Ужасы

Мать, вероятно, сердилась на него за то, что он напугал бабушку. Дэвид вспомнил об этом два месяца спустя, когда бабушка умерла. На похоронах он думал о том, каким тяжелым должен быть ящик с ее телом, который несли на плечах четверо мрачных мужчин. Исполненный сознания своей вины, мальчик сдерживал слезы все время, пока дедушка плакал на груди у мамы. А когда Дэвид хотел бросить горсть земли на опущенный в яму гроб, свирепый порыв ветра смел землю с его ладони, словно сама бабушка сдула ее своим гневным дыханием. В конце концов машины вернулись к дому, теперь только дедушкиному, где множество людей, которых Дэвид прежде не встречал, ели бутерброды, приготовленные его матерью, и один за другим повторяли, как он сильно подрос. Мальчик понимал, что должен притворяться, и жалел, что мать на целых два дня отпросилась с работы, чтобы переночевать у деда. Но когда гости ушли, он почувствовал себя еще более одиноким. Дедушка прервал тягостное молчание словами:

— Дэви, ты как будто хочешь о чем-то спросить. Не стесняйся.

Дэвид не был уверен, что ему действительно этого хочется, но из вежливости, произнес:

— Что случилось с бабушкой?

— Люди меняются, когда стареют, сынок. Ты сам в этом убедишься. Что ж, она все-таки была твоей бабушкой.

Это прозвучало скорее зловеще, чем успокаивающе.

Дэвиду не хотелось расспрашивать, как она умерла, и он едва вымолвил:

— Я имел в виду — куда она ушла?

— Я не могу тебе ответить, сынок. Все мы в свое время узнаем это.

Возможно, маме слова деда показались не очень-то утешительными, поэтому она поспешила добавить:

— Я думаю, это все равно что превратиться в бабочку, Дэвид. Наше тело — это просто куколка, которую мы покидаем.

Боясь услышать что-нибудь еще похуже и оживить неприятные воспоминания, он прикинулся, что вполне удовлетворен таким объяснением. Очевидно, ему удалось убедить мать, потому что она сказала, повернувшись к деду:

— Как бы я хотела еще хоть раз увидеть маму!

— Она была похожа на куклу.

— Нет, увидеть живой.

— Не думаю, что тебе было бы приятно, Джейн. Старайся вспоминать ее прежней, и я буду делать то же самое. И ты, Дэви, верно?

Дэвиду не хотелось даже думать о том, что произошло бы, ответь он неправильно.

— Я постараюсь, — произнес мальчик.

Но, кажется, взрослые ожидали от него чего-то большего.

Ему не терпелось сменить тему разговора, но в голову лезли лишь мысли о том, каким опустевшим выглядит дом без пышного рождественского убранства. Чтобы случайно не проговориться, он спросил:

— Куда деваются все украшения?

— Они тоже умирают, сынок. Они всегда принадлежали Доре.

Дэвид все больше убеждался в том, что лучше ни о чем не спрашивать. Он подумал, что взрослым, наверное, хочется поговорить наедине. Во всяком случае, они не станут спорить, как спорили его мать с отцом. Дэвиду всегда казалось, что, ругаясь, они обвиняют его в своем неудавшемся браке. По крайней мере, сегодня ему не будут мешать спать жужжание и назойливый свет. Ветер заглушал голоса внизу, и хотя, судя по всему, беседа была мирной, мальчик догадывался, что речь шла о нем. Говорили ли они о том, что он напугал бабушку до смерти?

— Прости меня, — шептал он как молитву, пока наконец не заснул.

Его разбудила сирена «скорой помощи». Она как будто выкрикивала на всю улицу: «Дэви». Наверное, вот так же «скорая» увозила бабушку. Резкие звуки постепенно замерли вдали, теперь ничто, кроме ветра, не нарушало тишину. Мать и дед, должно быть, спали в своих комнатах, если только не решили, что он уже достаточно взрослый и может оставаться в доме один. Но мальчик очень надеялся, что они где-то рядом, потому что ветер словно с цепи сорвался и тоже без конца повторял его имя. Скрип ступеней, казалось, также твердит: «Дэви, Дэви…» — или это были шаркающие шаги? К ним добавился еще и свистящий, приглушенный шепот, будто кто-то произносит его имя, резко выдыхая воздух. Это было только подобие голоса, однако слишком похожего на бабушкин. Голос и решительные шаги приблизились к двери.

Дэвид не мог позвать на помощь не потому, что перестал бы считать себя мужчиной, а из страха привлечь внимание. Он старался убедить себя, что всего-навсего находится за кулисами и только прислушивается к звукам, а зловещий свет, разлившийся по ковру, его вовсе не касается. Потом неведомый гость принялся открывать дверь. Он долго возился, нащупывая дверную ручку, затем пытался повернуть ее, так что у Дэвида было достаточно времени вообразить самое ужасное. Если его бабушка умерла, как же она могла прийти к нему? Имелось ли у нее внутри что-то такое, что двигало ее останками, или то был червяк? Дверь содрогнулась и медленно приоткрылась, пропуская внутрь преувеличенно праздничное сияние, и Дэвид попытался зажмуриться. Но не смотреть было еще страшнее, чем видеть.