Пятый этаж, кругом асфальт и бетон. Телефон ударится о твердую поверхность, превратится в кучку хлама; Гость потеряет дорогу и уберется обратно в ад.
Регина постояла, прислушиваясь. Никто не закричал, что в него чем-то бросили, не разбилось стекло автомобиля. Получается, мобильник упал на землю и умер.
Вот и все, все закончилось.
Девушка закрыла окно.
«А если телефон кто-то найдет?» – подумала она.
Ну и пусть. Вряд ли удастся его починить после такого падения.
Весь вечер Регина тряслась, как заяц, каждую секунду ожидая, что Гость объявится, что кто-то позвонит или постучит в дверь. Но никто не пришел.
Оставалось верить, что и не придет никогда, забудет дорогу.
А если нет?..
Скрюченный человек
– Фу таким быть! Позорище, – скривилась Олечка Зимина, заходя в магазинчик.
Голубоглазая Олечка была самой красивой девочкой в классе. А бомж, который, покачиваясь, стоял возле магазина, был мерзким и грязным.
Ребята часто приходили сюда после уроков купить чипсы, колу или мороженое. Бомж вечно тут околачивался: рылся в контейнере за магазином, стоял возле двери, торчал около спуска к метро.
Женин дом был неподалеку. Иногда бомжа видели и около него, но дом считался элитным, был огорожен забором, ключ от ворот имелся только у жильцов. Внутри, в уютном загончике, находились лавочки, декоративные деревца, детская площадка, парковка. Таким, как этот оборванец, вход в подобные места заказан.
Нечесаные седые волосы, похожие на свалявшуюся шерсть; отечное, бугристое, похожее на картофелину, лишенное индивидуальности лицо – лица всех пьяниц похожи. Черное пальто с чужого плеча болталось на старике, как на вешалке, ладони не высовывались из слишком длинных рукавов. Брюки, обувь, место которой на свалке, убогая котомка – вид старика вызывал отвращение, а уж исходящий от него запах…
Женя зашел в магазин вслед за Олечкой, Настей и Никой (на «Колю» друг не отзывался принципиально).
– Почему его не заберут куда-нибудь? – никак не могла успокоиться Олечка. – У него, наверное, вши. Вдруг он больной, заразный.
– Он же не чихает на тебя, – резонно заметила Настя.
Она ревновала: Ника упорно не замечал ее, когда Олечка была рядом. На самом деле он вообще никого, кроме Зиминой, не замечал, был влюблен в нее с шестого класса. Хотя Жене, например, больше нравилась Настя: она, по крайней мере, была живая и смешливая. А Олечка постоянно вела себя так, словно стояла перед зеркалом: никого, кроме себя, не видя.
И вот бомжа этого еще заприметила.
– Еще бы он чихнул! – возмутилась Олечка. – Я бы отцу сказала.
Отец у Олечки – крупный полицейский чин. То ли полковник, то ли целый генерал.
– Так сказала бы, пусть бы его забрали.
Олечка высокомерно поглядела на Настю.
– Делать ему нечего, отбросами всякими заниматься!
– Кто какие будет? – спросил Ника, подходя к стойке с чипсами. Про бомжа было благополучно забыто.
Пробежал сентябрь, а вслед за ним и октябрь с ноябрем, заливаясь слезами дождей, канули в прошлое. Декабрь отмерил начало зимы точно в срок, в соответствии с календарем. Аккурат первого числа грянули морозы, замело-завьюжило.
Бездомный, который постоянно маячил где-то на периферии Жениного зрения, возникая то тут, то там, пропал. Наверное, переместился туда, где потеплее. Может, на теплотрассу подался или облюбовал подъезд дома, в котором нет охраны, консьержки, домофона.
Женя забыл про него – да и с чего бы ему помнить? Бомж пришел на ум, когда Влас – Стас Власянников – смотрел в Интернете видео со своего любимого канала «Пуся Хомячков» и громко, на весь класс, комментировал. Женя пранкеров не любил: смотреть, как над людьми издеваются, – такое себе. Но, как и все, глянул одним глазом.
Ролик назывался «Дрессированный бомж», суть его состояла в том, что блогер кидал несчастному мелкие деньги, заставляя выполнять команды: «стоять», «сидеть», «искать пять рублей» и все прочее.
По мнению Жени это было отвратительно: и придурковатый блогер Пуся бесил, и бомж, который щерился беззубой улыбкой и радостно «служил», теряя остатки человеческого достоинства. Однако Власу, как и многим другим ребятам, было «по приколу». Смешно.
Вот тут Женя и вспомнил местного бездомного, спросив себя, стал бы тот за малую денежку прыгать и резвиться другим на потеху, и решил, что, скорее всего, да. В какой-то момент человек перестает быть человеком и превращается в животное, подумалось ему.
Однажды мальчишки помладше окружили того старика, бросали в него пластиковые бутылки, стаканчики, кричали, хохотали, а бездомный притопывал на одном месте, поворачивался, как кошка, которая ловит свой хвост, и тоже тихонько смеялся. Видно, не понимал, что над ним глумятся.
Противно все это.
Учебный день пролетел быстро, а после Женя с Никой пошли в кино. Вечером, возвращаясь домой, Женя увидел бездомного. Он, оказывается, устроил себе лежанку из тряпок и рваных одеял под балконом одной из девятиэтажек около Жениного дома. Там было что-то вроде ниши или норы, ветер не задувает. Старик лежал, натянув на голову пальто, уткнувшись носом в стену, подвернув руку под голову.