Ужасы и кошмары

Существо, вселившееся в него, завыло. Оберег словно прожег дыру в коже, белая субстанция стала сочиться через нее. Это ободрило меня, вселило надежду на победу, и я приложил оберег ко лбу. Шаман отпрянул, повалился на спину, а я набросился сверху, прижигая оберегом, точно каленым железом. Не выпускал амулет из рук, прикладывая то к щекам, то к шее. Существо стонало и рычало, и в какой-то миг туман стал выливаться из ушей, глаз, изо рта и носа Степана. Его тело дергалось и выгибалось, он кричал. Сначала чужим, низким, хриплым голосом, а потом уже своим, все более слабеющим.

Белый туман уходил под землю, впитываясь в нее, как пролитое молоко. Не знаю, сколько это продолжалось. Счет времени там совсем иной. Я лишь чувствовал, что тоже слабею, руки и ноги трясутся. Боялся одного: выронить оберег.

На востоке стало светлеть, и, увидев сероватый рассвет, я понял, что нам удалось пережить эту ночь. Степан лежал на спине, широко раскрыв глаза, и больше не кричал. Я сидел возле него, ждал, когда взойдет солнце. Никогда в жизни так не радовался восходу…

Сидевшие на веранде люди молчали, потрясенные рассказом, никто не решался прервать молчание. Даже комары, кажется, перестали звенеть.

Наконец Ковалев осторожно спросил:

– А потом что? Степан утром пришел в себя? Как вы выбрались оттуда?

Борис Петрович рассмеялся коротким сухим смехом.

– Выбрались… Мне иногда чудится, что я до сих пор там. А Степан и подавно. Он так в себя и не пришел. Никогда. Поняв, что привести его в чувство не могу, взвалил Степку на себя, потащил. Самое интересное, что утром дорогу я нашел легко, ее и искать не надо было: вдали слышался рев моторов. Я пошел на звук и набрел на дорогу, ведущую в карьер. Я волок Степана, и возле дороги нас заметили, подобрали. Дальше… А дальше – милиция, больница, поезд, возвращение домой. Бабушка Степана не плакала, только все качала головой, и такое горе застыло в ее глазах… Спросила меня: «На кладбище забрели?» Я хотел ей амулет отдать, она не взяла. Так и ношу его, ни на минуту не снимаю.

Голос Бориса Петровича дрогнул.

– Из института ушел. Геология потеряла для меня всякое очарование. Походы, горы, лес, дикие места – меня туда калачом не заманишь. Степан жив. Навещаю его, как могу, только… Тело-то его в больнице уже долгие годы. А вот душа, которую в ту ночь украл мертвый шаман… Кто ж знает, где она теперь обитает.