Ужасы

— Господи Боже! — бормотал служитель. — Если бы он хоть наполовину так удачно стрелял сегодня утром. Хорошо еще, что нам не придется ничего платить ему.

— Не придется платить? — вскипел мой товарищ. — Ты не хочешь платить, бесстыдная блоха? Если этот бедняк мертв, так ты хочешь улизнуть от расплаты? Сию же минуту вынимай деньги и клади ему в карман! Сколько ему следует, фукс?

Я сделал подсчет, и каждый из нас сунул по серебряной монете в карман мертвецу. Мой взор случайно упал на конверт с моей фамилией: это было приглашение, полученное мною от одного знакомого семейства; меня звали на обед, устраиваемый в мою честь по случаю дня моего рождения. Я невольно вздохнул.

— Что с тобой? — спросил меня товарищ.

— Ах, ничего. Мне просто опять вспомнилось, что сегодня день моего рождения.

— Да, в самом деле? Я об этом совсем и забыл. Prosit, фуксик! Будь здоров! Поздравляю!

— И я тоже поздравляю, — промолвил служитель.

И вдруг из угла раздался заикающийся голос:

— И я т-тож-же П-поз-здравляю!..

Стаканы выпали у нас из рук. Что это было такое? Мы поглядели в угол: мертвец по-прежнему оцепенело висел в ремнях. Тело его качалось, но лицо было совершенно неподвижно. Длинная Виргиния все еще торчала между зубов. Тонкая черная полоска крови текла сбоку по его носу и бледным пепельно-серым губам. Лишь никелевое пенсне, забрызганное кровью (он его не потерял даже при падении), слегка дрожало на носу.

Мой товарищ первый опомнился.

— Что за дикость? — промолвил он. — Мне показалось, что… Давай другой стакан!

Я достал из корзины новый стакан и налил его.

— Prosit! — воскликнул он.

— P-p-rosit! — раздалось из угла.

Товарищ схватился рукою за лоб, а затем быстро выплеснул вино.

— Я пьян, — пробормотал он.

— Я тоже… — заикнулся я и забился покрепче в угол, по возможности подальше от ужасного соседа.

— Это ничего не значит! — громко сказал мой товарищ. — Мы будем продолжать игру. Факс, сдавайте!

— Я не могу больше играть, — простонал служитель.

— Трус! Чего вы боитесь? Боитесь проиграть еще раз?

— Пусть он возьмет все мои деньги, но только я больше не притронусь к картам!

— Шляпа! — воскликнул товарищ.

— Ш-ш-шляпа… — раздалось из угла.

Меня охватил невыразимый страх.

— Кучер! — закричал я. — Кучер! Стойте! Ради Бога, стойте!..

Но тот не слышал ничего и погонял лошадей сквозь доя и мглу.

Я видел, как мой товарищ закусил себе нижнюю губу, капли крови упали на подбородок. Он резко выпрямился и наполнил снова свой стакан.

— Я покажу вам, что корпорант «Норманнии» не знает какого страха. — И он обратился к мертвому, с трудом отчеканивая каждое слово: — Господин Зелиг Перльмуттер, я сегодня убедился, что вы в высшей степени благородный студент, решите мне выпить за ваше здоровье? — и он залпом выпил красное вино. — Так! А теперь, милый Перльмуттер, я очень прошу тебя не беспокоить нас. Правда, мы все совсем пьяны, но некоторая доля понимания у меня еще осталась, и я в точности знаю, что мертвый еврей уже не может говорить. Итак, заткни, пожалуйста, глотку!

Но Перльмуттер оскалил зубы и громко засмеялся:

— Ха-ха-ха…

— Молчи! — закричал товарищ. — Молчи ты, собака, или…

Но Зелиг Перльмуттер не унимался:

— Ха-ха-ха…

— Пистолеты!.. Где пистолеты?.. — Мой товарищ вытащил из-под сиденья плоский ящик, открыл его и выхватил оружие. — Я застрелю тебя, падаль, если ты скажешь еще хоть слово! — воскликнул он в безумном бешенстве.

Но Зелиг Перльмуттер продолжал каркать:

— Ха-ха-ха-ха…

Тогда тот прицелился ему прямо в лицо и выстрелил. Трахнуло так, что казалось, вся наша карета рассыплется на куски.

Но сквозь пороховой дым еще раз зазвучал ужасный хохот Зелига Перльмуттера. И долго-долго хохотал он, как будто так-таки и не хотел совсем остановиться…

— Ха-ха-ха…

…Я видел, как мой товарищ со стоном упал вперед на колени мертвецу. Я слышал из другого угла жалобное визжанье служителя.

И целые столетия ехали мы все дальше и дальше в этих ужасных, дождливых сумерках…

…Как мы приехали в лечебницу — все это я припоминаю лишь словно в тумане. Я знаю, что у нас взяли мертвеца, а заодно с ним вытащили из кареты и моего товарища. Я слышал, как он кричал и рычал, я видел, как он бил окружающих и как у него на губах выступила пена. Я видел, как на него надели смирительную рубашку и увели в больницу. Он и теперь все еще там. Врачи определили у него острую паранойю, развившуюся на почве хронического алкоголизма.

Собаку я взял к себе. Это был безобразный ублюдок. Десять лет я держал его у себя, но он все-таки не мог привыкнуть ко мне. Что я ни делал, чтобы заслужить его благоволение — все было тщетно. Он рычал и кидался на меня. Однажды я нашел его в моей постели, которую он всю перепачкал. Когда я стал гнать его оттуда, он укусил мне до крови палец. И я задушил его своей рукой.

Это было четыре года тому назад — в памятный для меня день — третьего ноября…

Теперь, господа, вы понимаете, почему это число имеет для меня такое страшное значение.

Рагуза. Март 1907

Египетская невеста