Ужасы

Я знаю, что Аделаида уже давно любит меня и ничего так страстно не желает, как только иметь от меня "petit moune". Она завидует всем девушкам, у которых есть дети, и я думаю, что она очень охотно выцарапала бы им глаза. Отсюда и прекрасный уход за стучащим Богом. Сегодня вечером она была восхитительна. У меня еще никогда не было такой милой негритянской девушки. Мне кажется, что я в самом деле люблю ее, и что касается меня, то с моей стороны сделано все, чтобы исполнить ее маленькое желание…

6 октября

Это совершенный скандал, что я, порядочный и обстоятельный купец, не вел книг относительно того, что было мною внесено в дело улучшения низшей расы в здешней прекрасной стране. По-видимому, я слишком низко оценивал свои культурные заслуги в этом отношении. Сегодня я вздумал, восстановить статистику; это оказалось нетрудно. Дело в том, что у меня на большом пальце имеется три сустава, и это отличие, по-видимому, передается по наследству. Итак, тот, кто здесь в городе бегает с тремя суставами на большом пальце, тот, несомненно, мой потомок. Я сделал забавное открытие по поводу маленького Леона: я всегда считал этого мулатского юношу своим отпрыском, да и его мама клялась мне в этом. А между тем у него только два сустава на большом пальце. Стало быть, тут что-то не так… Я подозреваю прекрасного Христиана, одного из офицеров Гамбург-Американской линии: очевидно, он поднадул меня. Я установил также, что из моих потомков недостает здесь в городе в настоящее время не менее четырех сорванцов. Надо полагать, они убежали куда-нибудь уже несколько лет назад. Никто не мог дать мне никаких точных указаний относительно их. Впрочем, я к этому совершенно равнодушен.

24 октября

Стучащий Бог предсказал верно: Аделаида чувствует себя матерью и питает ко мне необыкновенную нежность, слегка даже надоедливую. Ее гордость и ее радость действуют заразительно: никогда в жизни я не заботился о возникновении и росте будущих граждан мира, а теперь, не хочу лгать, я питаю явный интерес к деторождению. И поэтому вступаю все в более близкие отношения с Аделаидой. Конечно, дело не обойдется без некоторого упорства и мешканья, без уговариваний и нежностей, прежде чем я войду в полное доверие к ней. Эти черные умеют молчать, когда хотят… Того, чего они не хотят сказать, нельзя добиться от них, если бы даже тянули их за язык раскаленными щипцами.

Но возникло еще одно исключительно счастливое обстоятельство, которое дает мне в руки средство заставить ее сбросить последнюю маску.

Оказывается, у Аделаиды нет родителей. Я узнал об этом от одной престарелой бабушки Филоксеры, которая в течение многих лет занимается выпалыванием сорных трав в моих садах. Эта дряхлая старушонка живет вместе со своим правнуком, грязным мальчишкой, в жалкой лачуге неподалеку от моих владений. Скверный мальчишка снова попался на краже яиц в моих курятниках, и я должен был на этот раз основательно познакомить его с бичом. И вот старуха пришла ходатайствовать за него. В качестве выкупа она сообщила мне разные сведения об Аделаиде. Ей, разумеется, известно, в какой милости теперь Аделаида находится у меня. Новости эти (я должен был поклясться старухе всеми святыми, что не выдам ее) оказались настолько интересными, что я дал ей в придачу еще американский доллар. Аделаида не имеет родителей и, стало быть, и не посещает их. Она мамалои — главная жрица культа Вуду. Когда я отпускаю ее, она отправляется в "гонфу" — храм, находящийся вдали от людского жилья, на лесной лужайке. И моя маленькая, нежная Аделаида играет там роль жестокой жрицы, заклинает змей, душит детей, пьет ром, как старый капитан корабля, и беснуется в неслыханных оргиях. Неудивительно, что она возвращается домой в таком растерзанном виде… Ну погоди же ты, маленькая черномазая каналья!..

26 октября

Я сказал, что мне надо поехать в ближайшее селение, и велел оседлать лошадь. Старуха сказала мне, что знает дорогу в храм лишь приблизительно, насколько вообще негритянская женщина может описать маршрут. Разумеется, я заблудился и заночевал в девственном лесу. К счастью, я захватил с собой гамак. Только на следующее утро добрался я до храма "гонфу". Этот храм представляет собой очень большую, но убогую соломенную хижину, расположенную посредине лужайки, выровненной и утрамбованной словно площадка для танцев. К храму вела дорога, по обеим сторонам которой торчали воткнутые в землю колья, и на каждом из них были насажены попеременно трупы белых и черных куриц. На земле между кольями лежали индюшачьи яйца, уродливые корни и странной формы камни. У входа в храм стояло большое земляничное дерево, которое верующие называют "локо" и почитают как божество. Кругом него лежали грудами осколки разбитых в его честь стаканов, тарелок и чашек.