Уже пропели петухи

Неожиданно раздался резкий звонок в дверь. Моргош, уже намеренный по-отечески пожурить, Еву, пошел открывать дверь. Каково же было его удивление, когда в проеме распахнутой двери вместо Евы он увидел незнакомца. Это был Габор Деак. Впрочем, на сей раз прапорщик представился Палом Кезди и сказал, что пришел с письмом от Евы. Предчувствуя недоброе, Моргош все же провел гостя в комнату, а дядюшку Лайоша вежливо выпроводил домой.

— Меня ищут, господин Моргош, — окинув оценивающим взглядом крепкую фигуру одноглазого Моргоша, сказал Деак, когда они остались одни. — Ева сказала, что я мог бы переночевать у вас. Впрочем, она обо всем написала в письме.

Он протянул Моргошу конверт. Тот разорвал его.

— Цепочка золотая там еще должна быть.

— Да, я вижу, — подтвердил Моргош, внимательно читая письмо. — Консьержка вас не спросила: к кому вы?

— Ее о чем-то расспрашивал нилашистский патруль. А я тем временем в подъезд. Незаметненько.

Моргош смущенно переступал с ноги на ногу, не зная, что же делать. В конце концов он предложил гостю рюмку коньяку и сказал, что тот может переночевать в меньшей комнате. Деак разыгрывал из себя перепуганного, преследуемого человека.

— Откуда вы?

— Встреча у меня была назначена с одним человеком, а его застрелили. Поджидали-то меня. Кто-то выдал нацистам место явки. К сожалению, в городе так и кишат шпики.

Моргош выпил рюмку залпом.

— Чего ж тут удивляться? — сказал он. — У немцев вековые традиции агентурной работы… Мерзкая жизнь, товарищ. Нацисты проникли уже и в само движение Сопротивления. — Моргош потрогал черную повязку на месте левого глаза. — После войны нам долго придется ломать голову, выясняя, кто же был шпиком.

— Ничего, рано или поздно мы их всех выловим. По ту сторону фронта уже некоторых прихлопнули.

Моргош посмотрел на Деака. В его глазах поблескивал странный огонек.

— А вы оттуда пришли? С той стороны? — Прапорщик кивнул головой. — И что же, просто так взяли и прихлопнули? Без всякого суда-следствия?

— Эх, когда там с ними цацкаться, — махнул Деак рукой.

— Но это же глупо, товарищ Кезди. — Моргош наклонился вперед, схватил прапорщика за руку. — Может быть, ни в чем не повинных людей застрелили? А настоящие предатели притихли, попрятались.

— Надолго ли? Рано или поздно их предательство ведь тоже вскроют.

Моргош уставился в пространство, долго молчал, затем, словно самому себе, пробормотал:

— Есть такие предательства, которые вовек не всплывут. Взять, к примеру, вашего напарника. Кто его предал? — Лицо Моргоша было бледным, руки дрожали.

Деак пригубил коньяк.

— Этого я еще не знаю, — сказал он и осторожно поставил рюмку на стол.

— А кто меня предал?

— Вас тоже? — Деак с интересом глянул в лицо Моргошу.

— В сорок втором, под Коротояком. В штрафной роте служил как политически неблагонадежный. Нацисты внедрили к нам своего агента. А мы как раз бежать собирались. Кто-то донес. И погнали нас всех на минное поле. Только втроем мы и остались в живых. Двое моих товарищей умерли потом в госпитале в Киеве. А я вот без глаза остался. Так кто же был предателем? Как узнать?

Деак, не отвечая, покрутил в руке пешку.

— Ну так кто же? — громко повторил одноглазый.

Прапорщик пронзительно взглянул на него.

— Вы, Бела Моргош! Это вы предали своих товарищей.

В наступившей тишине слышалось лишь негромкое тиканье стенных часов. Моргош судорожно вцепился пальцами в крышку стола. Из горла у него вырвался хрипящий голос:

— Что, что вы сказали? — Он хотел подняться, но строгий голос прапорщика остановил его:

— Не двигаться, буду стрелять. Хватит ломать комедию, Бела Моргош. Не один вы уцелели после вашего предательства. Остались в живых еще и Ференц Дербиро и Ласло Деак. Только вы об этом не знали, потому что вас загодя ловко вывел из игры Мольке: когда штрафная рота должна была погибнуть на минном поле, Бела Моргош вдруг «захворал сыпным тифом».

— Кто вы такой? — пролепетал Моргош, и лицо его исказила гримаса страха.

— Я Габор Деак. А из Белы Моргоша тогда, — продолжал прапорщик, — получился нацистский шпик по кличке Лоза. Скольких людей продали вы нацистам с того дня?

Моргош взвыл протестуя.

— Ни одного, клянусь, ни одного! Мольке дал о себе знать весной этого года. Но я никого не выдал.

— А Ференца Дербиро?

— Прошу вас, умоляю, выслушайте меня! — Моргош уже не говорил, а шептал: — На прошлой неделе ко мне пришел неизвестный. Сказал: Лаци и Фери живы. Явятся ко мне по паролю «Будапешт». Я подумал, что это очередная провокация Мольке. И спокойно рассказал ему все. Ведь я-то знал, что Лаци и Фери погибли. Точно. От Дербиро с того самого дня нет ни слуху ни духу.

— Нет, потому что три дня назад Мольке арестовал его. А брата моего старшего не успел, потому что он к вам не заходил. А вы негодяй! Вы предали своих товарищей, заставили стать полицейской овчаркой собственную дочь.

— Нет, это не я, это Мольке. Это он заставил мою дочь пойти в шпики. Где моя дочь?

— Она в руках бойцов Сопротивления. — Деак вынул из кармана пистолет. Дослал патрон в патронник. Моргош, скованный ужасом, не шевелясь смотрел на оружие, на хладнокровно действующего Деака.