Ужин

— Грязные ублюдки! — доносится до них из-за стеклянной двери все тот же голос, уже чуть более приглушенный, но все равно разлетающийся по всей улице.

Уже поздно, улица пуста, лишь в трех-четырех окнах еще горит свет…

— Я не хотел… — говорит кузен. — Меня прорвало. Черт, сука!

— Да уж, — говорит брат, — блин, вот разоралась-то!

Из закутка еще сыплются ругательства, благодаря закрытой двери смодулированные в яростное шипение.

Внезапно оба разражаются смехом, истерическим хохотом. Потом им будут вспоминаться собственные разгоряченные, возмущенные лица, шипение за стеклянной дверью и свой гомерический хохот. Они не могут остановиться, они держатся за стену, чтобы не упасть, а потом друг за друга. Они бросаются друг другу на шею, их тела сотрясаются от смеха.

— Сволочи! — Брат имитирует хриплый голос женщины. — Ублюдки!

Кузен брякается на колени, а потом валится на землю:

— Перестань! Пожалуйста! Я сейчас умру!

Возле дерева стоят мешки с мусором и другие предметы, очевидно приготовленные для мусороуборочной машины: офисный стул на колесиках, картонная коробка от домашнего кинотеатра, настольная лампа и кинескоп. Все еще гогоча, они берут стул и шагают с ним к банкомату.

— Грязная шлюха!

Они швыряют стул на спальный мешок, где тем временем снова затаилась женщина. Кузен распахивает дверь, другой идет за лампой и двумя до упора набитыми мусорными пакетами. Из спального мешка снова показывается голова женщины, волосы спутались в сальные колтуны, на лице борода или наросшая грязь. Она пробует столкнуть с себя стул. Первый мусорный пакет летит ей прямо в лицо, голова, отклонившись назад, ударяется о стальную урну, подвешенную на стене. Теперь кузен бросает лампу. Старомодную модель с круглым абажуром и складной ножкой. Абажур попадает ей точно в нос. Странно, что она больше не кричит, что юношам больше не слышно ее сиплого голоса. Она лишь осоловело клюет носом, когда второй мусорный пакет бьет ей по голове.

— Грязная шлюха, катись дрыхнуть в другое место! Найди себе работу!

Их обуревает новый приступ хохота.

— Работу! — кричит брат.

— Работу, работу, работу!

Кузен снова подходит к дереву и мусорным мешкам. Он отпихивает коробку из-под домашнего кинотеатра, за ней валяется канистра. Защитного цвета, такие часто вешают на багажник джипа. Кузен проверяет канистру — пустая. Неудивительно, кто станет выбрасывать полную канистру?

— Нет, нет, что у тебя на уме? — волнуется брат.

— Да ничего, она пустая, а что ты подумал?

Женщина тем временем приходит в себя.

— Хулиганье! У вас совесть есть? — произносит она внезапно нормальным голосом, голосом из далекого прошлого.

— Здесь воняет, — говорит двоюродный брат, — мы сейчас выкурим это амбре.

Он поднимает канистру над головой.

— Ладно, хорошо, можно мне наконец поспать?

Кровь из носа уже не течет. Кузен кидает канистру и (кто знает, может намеренно) промахивается, канистра приземляется на безопасном расстоянии от женщины. Раздается страшный грохот, но в целом ущерб меньше, чем от мусорных мешков и настольной лампы…

Спустя две недели в телепередаче «Внимание: розыск!» будет хорошо видно, как, метнув канистру, двое молодых людей выскакивают на улицу. Их долго нет. На кадрах, запечатленных установленной в закутке камерой видеонаблюдения, женщины в спальном мешке не видно. Камера направлена на дверь, на посетителей; остальное пространство закутка остается за кадром.

В тот вечер, когда Клэр и я впервые увидели по телевизору эти кадры, Мишел был наверху, у себя в комнате. Мы с Клэр сидели на диване в гостиной, с газетой, бутылкой красного вина и остатками ужина. К слову сказать, данное происшествие уже было описано во всех газетах, освещено в выпусках новостей, но отснятые кадры обнародовали впервые. То были шокирующие кадры, нечетко зафиксированные камерой видеонаблюдения. До тех пор все лишь клеймили хулиганов позором. Куда только катится наш мир? Беззащитная женщина… нынешняя молодежь… строгое наказание — да, слышались даже призывы вернуть смертную казнь.

Все эти пересуды шли до передачи «Внимание: розыск!». До нее происшествие было всего лишь сообщением, пусть и жутким, но сообщением, обреченным, как и все подобные, на забвение: со временем острые углы сотрутся, и сама история, не первостепенной важности, бесследно канет в прошлое.

Но кадры с камеры изменили все. Молодые люди — виновники — обрели лица, пусть даже из-за плохого качества отснятого материала не сразу узнаваемые; к тому же оба были в шапочках, натянутых до бровей. Зрителям открылось, однако, нечто другое: они увидели, как юноши кайфовали, как они сгибались пополам от смеха, обстреливая беспомощную женщину мусорными мешками, лампой, стулом и канистрой. Даже несмотря на отсутствие звука, было заметно, как они подбадривают друг друга, когда мешки достигают цели, как они выкрикивают ругательства в адрес бездомной женщины, остающейся за кадром.