Ужин мертвецов. Гиляровский и Тестов

— И не спрашивайте. Появилась она недавно, но сделала фурор. Она… Она необычайная певица. И очень привлекательная женщина. Бриллиант, ценность которого очевидна. О Козорезовой много говорят, но никто не знает, есть ли у нее содержатель. И это только придает ей таинственности и привлекательности. Ведь как наша публика привыкла? Только появляется на сцене очередная красотка, как тут же находится какой-нибудь фрукт, миллионер, промышленник, заводчик или просто богатей, который заваливает ее цветами и подарками, возит по ресторанам, предъявляет друзьям и знакомым. А в данном случае… Ведь ничто так не привлекает, как красота недоступная, не правда ли, Владимир Алексеевич?

Я покосился на Машу.

— Поужинаете с нами, Ленечка? — спросила она, не обращая внимания на раскрасневшегося Андреева. — Правда, разносолов у нас нет, мы постимся.

— Так разве сейчас пост? — удивился Андреев.

— Гиляй решил немного сбросить вес, — улыбнулась ему Маша.

— Гиляй решил! — проворчал я. — Не слушай ее. Это она сама решила уморить меня голодом.

Андреев скептически осмотрел выставленную на стол тертую морковь (без сметаны и сахара!), вареную куриную грудку с отвратительными зелеными шариками брюссельской капусты и два кусочка подсохшего хлеба.

— Боюсь, что объем Владимира Алексеевича, — сказал он осторожно.

— Да что вы! — ответила коварная змея в виде моей супруги. — Это я вам положила. Ему порции полагаются в два раза меньше!

Но Андреев, рассыпавшись в тысяче извинений, по-рачьи задом выполз в прихожую и быстро оделся, заявляя, что только что плотно поужинал и теперь торопится в редакцию.

— Ну, что же, повезло тебе, Гиляй, — иезуитски произнесла Маша. — Не пропадать же добру. Уж потешь себя, ешь все. Но завтра — разгрузочный день. Хорошо? А то уже второй день на диете, но только, как мне кажется, без толку.

— Что ты, Маша, — как можно искреннее сказал я, — намного лучше себя чувствую. В голове — легкость, в конечностях — зуд. И еще, кажется, у меня растут новые зубы вместо выпавших. Очень чешутся — все время хочется что-то жевать.

— Дать бы тебе ложкой по лбу, как в лучших деревенских домах, — сказала Маша, — да ложки жалко, погнется.

— И долго ты меня мучить будешь? — спросил я жену.

— Пока сама не устану, — ответила она.

— И как? Ты еще не устала?

— Нет, — отрезала Маша. — Давай ешь! Или я подумаю, что ты где-то на стороне обедаешь!

Пришлось есть брюссельскую капусту. И даже воспоминания о прекрасной селянке и нежном зайчике в сметане не смогли перебить ее ужасного вкуса.

Покончив с брюссельской экзекуцией, я снова ушел в кабинет, думая, что же это за певица — Глаша Козорезова, что из-за нее гибнут семьи, а судебный репортер Ленечка Андреев печально машет рукой и философствует. Потом я встал перед книжным шкафом и вынул тот том Брокгауза и Ефрона, в котором была статья о Сократе. Сев в кресло, я начал читать: «Несмотря на то, что Сократ является лицом вполне типичным и, по-видимому, точно охарактеризованным, воззрения на него, его жизнь и учение отличаются большим разнообразием»… Ну, подумал я, типичным-то его назвать трудно — видал я голову Сократа из гипса в лавках у Китайгородской стены.

Я заскользил пальцем по тексту статьи, потом с досадой встал и нашел очки на рабочем столе. С трудом прорвавшись через сочинения Анкагсагора, оказавшие на Сократа огромное влияние в юности, я наконец нашел упоминание о цикуте как причине смерти Сократа. Так что закрыв том энциклопедии, я понял только то, что знаменитый философ был человеком не самым приятным и, вполне возможно, заслуживал, чтобы его отравили.

Ночью мне приснился лысый и бородатый Сократ, как две капли воды похожий на судебного доктора Зиновьева. Он протягивал мне чашу и подмигивал.

«Чайку не желаете, Владимир Алексеевич? — говорил Сократ голосом аптекаря Горна. — Попробуйте определить на вкус, что я туда подмешал!»

Я отталкивал чашу слабыми руками, но Сократ-Зиновьев неумолимо придвигал ее к моему рту.

«Впрочем, раз про цикуту вы ничего так и не прочли, значит, и вкуса ее определить не сможете!»

Проснулся я в холодном поту и с каким-то маниакальным желанием немедленно найти хоть какую-то книжку про проклятую цикуту! Чтобы знать, как спастись от отравления. Поэтому, проигнорировав завтрак, я выскочил на улицу, кутая шею в вязаный теплый шарф, обрадовался, увидев, что Водовоз уже дежурит возле дома, и велел ему везти меня к Китайгородской стене, где издавна стояли книжные лавки. Одна их них — ближе всего к бывшей Шиповской крепости — принадлежала Миронову-внуку, уже третьему владельцу, дед которого, как мне иногда представлялось, завел книготорговлю еще во времена Ивана Грозного. Когда я спросил у нынешнего владельца лавки, так ли это, старик согласно кивнул и прибавил, что именно его дед и продал как-то знаменитую библиотеку Грозного какому-то барышнику из Поволжья за десять рублей серебром, отчего ее и не могут никак сыскать. На мой вопрос — а зачем барышнику такое количество старых книг, Миронов-внук пожал плечами и ответил:

— А зачем простому человеку хорошая литература?

— Для просвещения? — спросил я.