Ужин в Санлисе

Жорж(останавливает их жестом). Благодарю. Но, прошу вас, не зовите больше друг друга по фамилии и перестаньте называть меня «мсье». Нужно сейчас же начать: у нас так мало времени, чтобы научиться разговаривать между собой с той сдержанностью, с какой говорят люди, связанные давнишней нежностью; чтобы создать ту атмосферу интимности, когда каждый понимает другого без слов.

Филемон. О, знаете, дорогой мсье, сцену без слов сыграть легче всего. Лучше скажите, что нам нужно будет говорить?

Жорж. Сейчас скажу. Что это ты вообразил, папа, будто у тебя должна быть борода, как у старого классного наставника? Правда, ты пожилой человек, но ты очень мил и еще довольно моложав, той моложавостью, с которой годы ничего не могут поделать. Ты идеальный отец, ты отказался не только от бороды, но и от устарелых традиций, сумел вовремя стать для меня старшим братом. И даже не столько старшим братом, сколько товарищем. Да, папа, ты мой товарищ! К тому же ты и одеваешься, как я, и даже — что вполне естественно в твоем возрасте — как еще более молодые люди.

Филемон. Но тем не менее я отец, не правда ли? (Делает движение.)

Жорж(улыбаясь). Конечно, папа! И как раз тогда, когда любой старший брат подумал бы в первую очередь о себе, когда нужно приносить жертвы, прощать и даже давать деньги, тогда ты становишься настоящим отцом, опорой и утешителем, с тобой можно позволить себе еще минутку побыть маленьким мальчиком…

Филемон. Да, сынишка.

Жорж(радостно). Очень хорошо! Ты зовешь меня «сынишкой». Что ж, немного смешно, но как видишь, доставляет мне удовольствие, хотя я никогда тебе не говорил об этом.

Филемон(беря его за руку). В самом деле?

Жорж. Да, папа.

Филемон(другим тоном). Не слишком ли это нежно для бывшего судьи?

Жорж. Но ведь вы совсем не бывший судья! Откуда вы это взяли?

Филемон. Так, пришло в голову, я бы с удовольствием сыграл бывшего судью.

Жорж. Нет, нет! Ты совсем не бывший судья, папа. Ведь ты неделями не мог решиться рассчитать прислугу-воровку, а потом еще давал ей отличную рекомендацию… Нет, я не могу даже вообразить, что ты приговаривал ежедневно к тюремному заключению два десятка несчастных парней.

Филемон. Но кто же я в таком случае, сынишка: богатый негоциант, видный промышленник?

Жорж. Ни тот, ни другой, папа! Когда человек изо дня в день старается заграбастать побольше деньжонок, у него появляются не совсем приятные привычки. Если ты согласен, будешь просто служащим. Вот каким я представляю тебя.

Филемон(с беспокойством). Но все-таки не канцелярской крысой, надеюсь? Быть может, помощником заведущего отделом?

Жорж(великодушно). Заведующим, папа!

Филемон(удовлетворенно). Спасибо, сынишка!

Мадам Монталамбрёз(настойчиво, с раздражением). А я? А я? Обо мне совсем забыли.

Жорж(внезапно став серьезным). О, роль матери самая трудная! Какое огромное расстояние между матерью-врагом с накладными волосами, которая любой ценой вырвет свою долю наследства, и заботливой матерью, вздрагивающей, словно влюбленная, и теряющей нить разговора, лишь только сын войдет в гостиную или покинет ее…

Мадам Монталамбрёз. Хорошая актриса должна уметь играть самых различных матерей, это совсем просто.

Жорж. Увы, боюсь, что не так уж просто! В самом деле: вот мать из детских книжек, вот другая мать — о ней, сидя с нянькой на кухне, мечтает мальчуган в ожидании, когда она вернется из гостей, а маменька, раздушенная вовсю, совершает вечерние визиты. И, наконец, мать, не бегающая по магазинам и друзьям… Словом, замечательная мать.

Мадам Монталамбрёз. Каждая мать по-своему замечательна, дорогой мсье! В ней говорит инстинкт.

Жорж. Но достаточно малейшей небрежности: на глазах у сына улыбнуться постороннему человеку; забыть поцеловать ребенка на ночь; слишком резко побранить, когда его обуял дух противоречия, — и перед матерью маленький враг, обезоруженный, но не сдающийся… Ребенок начинает повсюду шпионить за нею, одолевает ее мелкими придирками и расспросами, словно полицейский в участке… О, я уверен, что роль матери — не из легких! Это роль, для которой трудно подыскать дублера, ее нельзя играть кое-как, вот что я вам скажу.

Мадам Монталамбрёз. Конечно, но ведь это как раз мое амплуа, я привыкла к таких ролям. Если бы вы видели меня в пьесе «Бретань в старину!»

Филемон. О дорогая, как ты была в ней хороша!

Жорж. Я отношусь с недоверием к матерям из пьес. Они слишком легко идут на всякие жертвы, чуть что случится.

Мадам Монталамбрёз. О, я игрывала и плохих матерей. Например, в «Преступнице», дорогой мсье, я бросила грудного ребенка на паперти.