Ужин в центре земли

– Так докажи. Эта работа, она не может быть надолго. Пара дней, самое большее несколько недель – и он обещает оставить тебя в зарплатной ведомости на год. Не трудней, чем сидеть со спящим ребенком. Как только они поймут, как дальше с этим быть, вернешься к своему телевизору. Если ты когда-нибудь проснешься и захочешь строить будущее в этой стране, если когда-нибудь захочешь выехать из маминой квартиры, симпатичный расплывчатый пункт в резюме плюс расчетные листки по зарплате от государственного ведомства – ух как у них разыграется воображение, когда они это увидят! Сможешь в хайтек пойти после этого. Подумают, ты был киллер-ликвидатор высшей категории или водолаз-разведчик. Подумают, ты герой, хотя Генерал просит тебя только штаны протирать. И запомни, это не Генерал просит. Даже и думать о нем забудь после нашего разговора – ты уже обещал! Скажи это вслух!

– Обещаю.

– Что именно?

– Даже не помню. Вот как я умею забывать.

– Хорошо, – сказала она.

– Хорошо, – повторил он. – Скажи, пусть позвонят.

– Уже сказала. Теперь досматривай свою викторину.

2002. Париж

Нет, не надо было ему трогать эту газету, и не надо было снова заходить в этот ресторан, и, конечно, ему следовало оставаться на своем берегу реки, на левом, держаться ближе к дому, где безопасней.

В своем жалком состоянии Z пришел к выводу, что зря он вообще сдавал эти экзамены и проходил бесконечные психологические испытания, что они очень странно поступили, наняв его, что нелепо было отправлять его на задание. Ему все еще хотелось бы верить в здравый смысл, присущий Институту и его секретным службам, и он воображает, что руководители знали о его слабостях с самого начала, но видели какие-то плюсы, оправдывающие риск.

А теперь они поняли свою ошибку и должны нейтрализовать Z любой ценой.

Задушить его, или отравить, или утопить в Сене – это для анналов израильской разведки будет все равно что замазать слово корректирующей жидкостью. Он ходячая опечатка, от которой скоро и следа не останется в строке.

Он пресекает этот ход мысли. Неподавленное беспокойство, панические настроения – все это отражается в мимике, придает человеку виноватый, подозрительный вид и может в минуту слабости привести к тому, что он забудется и нервно оглянется. Если его, паче чаяния, кто-то еще не засек и ищет подобный признак, тут-то он и выдаст себя с головой.

Правильней всего, думает Z, будет сосредоточиться на дыхании. Он берет под свой контроль вдохи и выдохи, старается успокоиться, сделать их ровными, естественными. Пытаясь отвлечься мыслями от этой газеты на иврите, очень некстати оставленной кем-то на столике, он смотрит на кассу, за которой, как обычно, сидит неопрятный великан, этакий франко-еврейский казак.

Но сегодня не все идет как обычно. Появилась новая официантка – похоже, из североафриканских евреев; не глядя на него, накладывая еду на тарелку, она наклонилась над контейнерами с закусками – с хумусом, табуле, лабне. Есть еще высокий и мускулистый новый официант, и вот его присутствие особенно беспокоит Z сегодня.

Едва Z вошел в ресторан, он заметил, что официант заметил его. Официант тут же вышел из боковой двери наружу, набирая что-то странно короткое на телефоне, который он затем, возвращаясь, сунул обратно в карман.

По тому, как этот официант держится, Z заключил, что он терпеть не может свою новую работу, что он, может быть, актер или музыкант и, похоже, гей. Или, возможно, изображает гея, изображает угрюмое недовольство и изображает эстетические наклонности, чтобы замаскироваться под одного из множества таких вот официантов-гугенотов, желающих быть певцами, или художниками, или режиссерами артхаусных французских фильмов. Официантов в Маре^, вынужденных весь день обслуживать туристов, которых они с трудом выносят, и столь же антипатичных им евреев, словно сошедших с картинок для туристов. Им (геям, не гугенотам) принадлежит сейчас Маре, это их парижский район теперь, и чем раньше будет покончено со здешним маленьким живым музеем еврейского местечка, чем раньше он будет упакован и отправлен куда-нибудь поближе к аэропорту и Евродиснейленду, тем лучше.

Если и правда этот официант – не официант, если он ждал тут Z, ждал, когда его снова предательски приведет сюда желудок, то маскировку он выбрал идеальную. Теперь ему только и надо, что опять выйти наружу и набрать на том же телефоне код взрывного устройства. Секунда – и весь потолок будет в турецком салате, а Z будет размазан по улице Розье, как паштет по тосту.

Z бросило в пот, и он чуть не подпрыгнул до потолка, когда казак за кассой вежливо спросил, будет он есть тут или возьмет еду с собой.

Z ответил на своем плохом французском, что будет есть тут. Ему показали на столик у окна, пустой, если не считать лежащей на нем газеты. Z сел и, с любопытством поглядев на газету, словно никогда раньше не видел ежедневного издания на иврите, взял ее и уронил на противоположный стул – теперь ее не видно.

Кто ее принес? Кто ее тут оставил, позавчерашнюю?