Ужин

Только мы собрались сесть за стол, как в дверь позвонили. Не спросив разрешения войти, Серж и Бабетта прямиком направились в гостиную. Я видел, как пристально Бабетта осматривает комнату. В те недели мы ужинали не как обычно, на кухне, а в гостиной, перед телевизором. Бабетта бросила взгляд на сервировочные салфетки и приборы, а потом на включенный телевизор, где через несколько минут начиналось спортивное обозрение. Затем посмотрела на меня.

Под ее недвусмысленным взглядом я почувствовал, что должен объясниться. Я пролепетал что-то про праздничный элемент наших совместных трапез, поскольку далеко не во всем соблюдал заведенный порядок — ведь главное, чтобы не было явных признаков разрухи, я же не могу копировать Клэр в ее манере ведения хозяйства. Подозреваю даже, что в моей оправдательной речи прозвучали такие слова, как «домоводство на мужской манер» и «ощущение каникул».

Все это было довольно глупо, сообразил я потом, ведь я не обязан был ни перед кем отчитываться. Бабетта тем временем поднялась наверх, в комнату Мишела. Мишел сидел на полу, посреди разбросанных игрушек, и ставил в ряд сотню фишек домино, имитируя День домино.[13] Увидев тетю, он бросился в ее раскрытые объятия.

С чрезмерным энтузиазмом, на мой взгляд. Разумеется, он любил свою тетю. Однако сейчас он слишком уж крепко сжимал ее ногу. Складывалось впечатление, что ему в доме не хватает женщины. Матери. Бабетта тискала его и гладила по волосам. А тем временем осматривала его комнату. Я следил за ее взглядом.

Пространство на полу не было заполнено исключительно домино. Пол был усеян игрушками, так что негде было ступить. Комната выглядела, мягко говоря, неопрятно. Теперь я и сам это видел, обозревая ее глазами Бабетты. Разбросанные игрушки — еще полбеды. Два стула, диван и кровать Мишела были скрыты под горой одежды, чистой и грязной вперемешку, а на столе и табуретке возле кровати (незастеленной) громоздились тарелки с крошками и стаканы с недопитым молоком и лимонадом. Страшнее всего был огрызок яблока, облюбовавший себе местечко на майке клуба «Аякс», украшенной фамилией «Клюйверт» на спине. Как и все огрызки, пролежавшие больше пары минут на свету или свежем воздухе, он окрасился в темно-коричневый цвет. Я вспомнил, что днем принес Мишелу яблоко и стакан лимонада, но огрызок имел такой вид, будто уже несколько дней гнил здесь на футбольной майке.

Я также вспомнил, что обещал в то утро помочь Мишелу прибраться у него в комнате. Но по разным причинам (а попросту из-за этого вечного «успеется») руки до уборки так и не дошли.

Пока Бабетта держала на руках моего сына, ласково поглаживая его по спине, я посмотрел ей в глаза. И снова этот недвусмысленный взгляд! «Я собирался навести здесь порядок! — хотел выкрикнуть я. — Если бы ты пришла завтра, все бы сияло чистотой». Но я промолчал и лишь пожал плечами. Да, здесь легкий кавардак, говорили мои плечи, ну и что? На фоне всего происходящего это сущий пустяк.

Снова оправдания! Нет, больше не стану ничего объяснять. Они ведь свалились как снег на голову. А если бы я заявился к ним без предупреждения? Когда Бабетта, к примеру, брила бы ноги, а Серж стриг ногти? Тогда бы моему взору тоже открылось то, что не предназначено для чужих глаз, частичка личной жизни. Не надо было их впускать, сокрушался я.

Спускаясь вниз, после того как Бабетта обещала Мишелу вернуться и посмотреть, как будут падать фишки домино, мы прошли мимо ванной комнаты и нашей с Клэр спальни. Бабетта не преминула заглянуть и туда, запечатлев в сознании переполненную бельевую корзину и усыпанную газетами развороченную постель. На этот раз она даже не удостоила меня взглядом, что было куда болезненнее и унизительнее. Покидая комнату Мишела, я сказал ему, что ужин почти готов и что мы вот-вот сядем за стол. При этом я обращался исключительно к нему, непрозрачно намекая Сержу и Бабетте, что их к ужину никто не приглашает. Они ввалились в дом в неподходящий момент, так что пусть отправляются восвояси.

Внизу, в гостиной, Серж, засунув руки в карманы, расположился перед телевизором, где уже началось спортивное обозрение. Сильнее всего — сильнее даже, чем наглая поза моего брата, чувствовавшего себя здесь как дома; чем недвусмысленные взгляды моей невестки в комнате Мишела, в нашей спальне, в ванной, — сильнее всего меня разозлили кадры спортивного обозрения, в которых кучка футболистов, нарезавших тренировочные круги по залитому солнцу полю, давала мне понять, что вечер мой напрочь испорчен. Вечер вместе с Мишелом перед телевизором, с тарелками спагетти на коленях, пусть и без матери, без моей жены, но все же радостный вечер.

— Серж… — Бабетта подошла к моему брату и положила руку ему на плечо.

— Да, — сказал Серж, обернулся и посмотрел на меня, не вытаскивая рук из карманов. — Паул… — начал он, но остановился и бросил беспомощный взгляд на Бабетту.