Узют-каны

Возможно, Вожорский и был негодяем, но в первую очередь – он оставался дипломатом. Как иначе уговорить очередную «матрёшку»? Как на халяву опохмелиться или убедить братков, что продолжение банкета стоит того? Перед предстоящими переговорами он волновался так, как не волновался давным-давно. Волнение – признак неуверенности. Получится или нет? Но получалось же! Как он ловко провёл ту телефонную стерву! И те молодчики, что пытались пришить его в душе!

Душевую Вовка вспоминал с особым удовольствием. Имел он такую особенность – легко забывать неудачи и долго гордиться успехом. Те, кто умеет наоборот – живут мало, сжигая нервные клетки. Володя хотел жить долго. Ему необходимо было что-то понять, предугадать неотвратимое, поскольку оно приближалось. А для этого требовалось время. Иначе зачем отмечал он, что зимы стали теплее, а летом – купальный сезон короче. Мальчишкой залезал в воду в мае и, фигурально выражаясь, выныривал в сентябре. Из-за погоды вода стала холодней. Теперь после дождливых июней даже не тянуло купаться. И дело не в возрасте. Река обмелела. Год за годом воды на планете становилось меньше. Пересыхали ручьи и болотца. Как раз он проходил мимо одного такого. Лет десять назад удил здесь пескарей, а теперь там даже ракам стало бы тесно. Протекающая по окраине города река, на берегах которой более века назад построили первые срубы, с которых собственно и начался город, превратилась в лужу с выпирающим по краям илом. В жару её перейти вброд не составит труда и курице. Со школы географические подробности впадения рек вполне позволяли предположить, что исход маленькой речушки отразится на океанах.

Вовку не волновали прогнозы таяния ледников и захват морем суши. Ему хотелось понять, почему чёртова вода покидает то место, где он живёт? И почему подобное происходит вроде бы незаметно, но если прикинуть по времени, оборачиваясь назад, катастрофически быстро? Десять лет – нет болотца. Сто двадцать – высохла река! По ней, чёрт возьми, пароходы ходили! Дамбы строили от наводнений! И курица вброд…

Ему необходимо время укрепить себя в уверенности, что после смерти ничего не будет. Ни для кого. Предсказанный конец света приближается, и пересыхающие реки – просто маленький сигнал опасности. Тёплые зимы, снег летом. Вокруг что-то меняется, сдвигается… Всё меняется. В худшую сторону. Володя хотел дождаться конца, посмотреть, как это произойдет. Он не любил ошибаться. И хотел убедиться, что не ошибся и на этот раз. А поскольку рано или поздно планета откинет копыта – нет смысла созидать. Он никогда не понимал древних славян. Зачем сеять хлеб, если его всё равно пожгут кочевники? Теперь знал: а чего сидеть сложа руки? Пусть город не вернуть, как там сказала Шумова – две-три установки «Град»? Но, по крайней мере, надо сделать всё от тебя зависящее, не отказывая себе при этом в наслаждении. Он вытянул из банки последние горьковатые капли и зафутболил её в груду битого кирпича. Пакет в левой руке одобряюще брякнул. Ещё шесть баночек ждали своей очереди.

Маяк восьмилапого столба энергопередачи, подчёркнуто ребристый, выпрыгнул из тумана, за ним пятном выдвинулся угол лесопилки. Вовка едва не запнулся об ржавый рельс и выплеснул из початой банки добрый глоток пива. Мусор – спутник производства – имел уникальную способность превращаться в отвалы или помойку. Усталые от однообразности тумана глаза выхватывали из-под ног, чётко фиксируя, осколки стёкол, смятые сигаретные пачки, щебень с проросшей в нём полынью; груду истлевшего тряпья рядом с непонятно как тут оказавшимся колесом размером с «Запорожец»; как попало сваленные шлакоблоки – все в зелёных осколках бутылок. Помойка у лесопилки, вопреки всем законам здравого смысла, не менялась. Реки высыхают, а мусор претендует на вечность. Что-то Вовка и узнавал – вон куча толстых кабелей, из которых пару месяцев назад он выковыривал медные проводки. Тому измятому корпусу от микроавтобуса лет шесть, не меньше. Рядом со столбом он учуял знакомый запах гари, устоявшийся до обыденности. Три года назад на лесопилке случился пожар, и ровно уложенные кубометры брёвен до сих пор стройно чернеют у новехонького бетонного забора.

Свалка под ногами иссякала, то тут, то там ещё можно было увидеть спутанный клубок выброшенной обуви: мятые, рваные башмаки и прокисшие валенки. Свалявшийся запах мокрых мёртвых животных соседствовал с гарью прошедших лет и новоявленной, дымной. Отходы живших когда-то или поныне здравствующих людей неуклонно перетекали в щепу, высохшую кору и опилки. Последним предметом свалки была мятая банка из-под краски с налипшими внутри древесными стружками. Володя добавил к пейзажу одну банку «Красного быка» с недопитым глотком пива.