Узют-каны

И тут ему показалось, что за ним наблюдают. Пригнувшись, перебежал от гардероба к кассе и отстрелил торчащую в дверном проёме длинноволосую голову. Голова раскололась, но крови не было. Володя спешно засеменил к поверженному, вспомнив, что вестибюль, втекая в женское отделение, упирался в парикмахерскую. Безголовый манекен навзничь лежал на полу. На спинке кресла, пахнущего приторными духами, висел кремовый пиджак. Вовка всегда тихонько завидовал этому щёголю из бани.

Молодой парикмахер, поджарый и узкобёдрый мог ежедневно любоваться обнажённой женской натурой, что придавало бане некоторую пикантность. И многие девчата захаживали туда с одной целью, подразнить юркого Валеру, про которого ходили слухи, что ему женщины до лампочки, поскольку он придерживался другой ориентации.

Теперь Валера был мёртв, и к его ориентации это имело непосредственное отношение. Что бы он там, сбрендив, ни пытался вставить в себя – Вовка подозревал в торчащем предмете электрическую машинку для стрижки – это разворотило его мерзко-красный маковый бутон, кровь забрызгала даже овальное зеркало над умывальником. Манекен лежал недалеко от своего хозяина. Что бы там ни говорили, а одеваться педик умел со вкусом. Вовка примерил узкий пиджак и брюки, которые Валера предварительно снял и аккуратно повесил. При помощи металлической расчески с хвостиком Володя впихнул пятки в лакированные туфли и почему-то подумал, что понял, кто баловался калькуляторами.

Сейчас же к чёрным туфлям прилипли ошметки грязи и мокрые опилки. В красивом светло-коричневом костюме, надетом поверх женской футболки, что Вовку нисколько не смущало, он сидел на ступенях конторы, курил и поглядывал на мост. Ему надо поговорить с Геной. Это было ясно, как дважды два. Но прикол заключался в том, что Генка отдыхал в санатории, Володя даже мог видеть крышу здания на том берегу. А единственный путь туда – через мост. Не вплавь же пускаться по такому течению? Тем более – крокодилы… Нет: крокодилы – выдумка спятившего от наркотиков шкета. Но здравые вещи стена сообщила. На мосту засада. Поскольку он не первый, выбравший путь через лесопилку, засада глухая. Никто не должен выйти из города – означала она. Володя подозревал, что так и будет, поэтому, в отличие от других лохов, не ломанулся напролом, а выбрал обходные пути. Не напрасно ли? Сколько уже таких пыталось? «… пробовали уйти. Больно!» Поверить ещё раз Шумовой? Не оставят же они своих! Уберут перед бомбёжкой. Ждать до последнего и попытаться проскользнуть? Слишком много «если». Большой риск. Тем более – надо торопиться. Володя не знал, почему спешил, но ощущение, что опаздывает, было настолько глубоким, насколько безрассудным. Словно кто-то шипел из дыма: быстрее, быстрее, оставь в машине ключи. Последняя идея была вообще бессмысленной. У него не было машины. Но ведь не пешком же топать, Вовка, а? Как тебе такая мысль?

Володя через силу выцедил ещё баночку пива, кряхтя поднялся, оставив пакет на ступеньках. Собирался дождь. Дождь – самое разумное объяснение спешки. Тучи нависли над рекой, как крышка гроба. Вожорский шагал по насыпи дамбы, не обращая внимания на мрачные сгущающиеся заросли вокруг. Ледяное, как пол в предбаннике, спокойствие осело внутри его. Жёсткая уверенность в своей силе. Генка ждал. И Вовка убьёт его, если надо. И даже настоящая летающая тарелка не станет преградой. Мост уже близко, тропка вела мимо деревянного строения «типа сортир», со всех сторон окружённого лоскутками использованных газет. Уже за деревьями показалась синяя будка смотрителей. Сколько Вовка помнил себя, в ней постоянно ничего не делали толстые бабки в оранжевых жилетах, часами дули чай, да время от времени поили им гаишников.

Только он миновал придорожный туалет – взгляд, обращённый к трассе, уже считал находящиеся на ней стоящие вереницей машины – как рядом донёсся характерный звук, который ни с чем не спутаешь. Вовка и сам любил хорошо пропердеться, но на этот раз сердце едва не оборвалось от неожиданности. Он замер и прислушался. В туалете дела шли серьёзней некуда.

Чуть ли не на цыпочках Володя протанцевал к дощатой стене и прижался к ней, не дыша. За стеной зашуршали газетой. Вожорский расстегнул пиджак и извлёк из-за пояса железную расческу с продолговатой пикой хвостика. Когда он брал её со столика в парикмахерской, надевая туфли, сомневался, что будет вычёсывать из кудрей опилки. Тонкий, гибкий хвостик походил на шило, хотя и округло заточен. «Главное – тихо! Он не должен успеть…» – беспорядочно зарябили мысли.