Узкая дверь

Что-то я сегодня сентиментально настроен. Наверное, поэтому Эрик и не идет у меня из головы. И в груди у меня какое-то неприятное стеснение, и ощущение это, пожалуй, похуже обычного сердцебиения, вызванного чрезмерным количеством выпитого мною кофе. Вообще-то обычно я кофе стараюсь не пить. Так велел мне мой врач; он же посоветовал мне всячески избегать стрессов – а они в школе абсолютно неизбежны, – не увлекаться сыром, фруктовыми пирожными, лакричными леденцами, аппетитным хрустящим печеньем, «способствующим пищеварению», а также исключить из своего меню «завтраки пахаря», пиво, порто, сахар и мои любимые крепкие «Голуаз»; короче, он бы хотел, чтобы я вычеркнул из своей жизни большую часть тех замечательных мелочей, благодаря которым жизнь и становится достойной того, чтобы ее прожить. Вообще-то я по большей части его советы игнорирую, как и подобает магистру, преподающему классические языки, которого пытается буквально оседлать некий тип средних лет, который некогда был его учеником, а теперь подвизается в качестве врача-кардиолога.

Хотя в данном случае он, вероятно, прав: мне действительно не следует пить столько кофе. От кофе я начинаю задыхаться, испытывать сердцебиение, становлюсь страшно нервным и чувствую себя очень толстым и необычайно постаревшим, хотя обычно я чувствую себя мальчишкой лет четырнадцати, у которого необъяснимым образом слишком рано поседела голова. Но сегодня я кажусь себе вороньим пугалом вроде Мафусаила и вынужден буквально собирать себя по частям, направляясь из учительской в свой класс. Дело, конечно, еще и в том, что я скучаю по моим «Броди Бойз». Мой нынешний класс 2S можно, пожалуй, назвать скучным; он как бы неторопливо движется по жизни пешком. В этом классе нет ни комедиантов, ни шалунов, ни таких ярких эксцентриков, как Аллен-Джонс, ни таких маленьких мудрых эльфов, как Тайлер. Нет там и особых нарушителей спокойствия, что, конечно же, следовало бы воспринимать как некий положительный момент; однако меня, как ни странно, это не утешает. Для уроков нравственности хорошо иметь хотя бы маленькие нарушения. Это заставляет сердце моралиста биться быстрее. Однако в настоящий момент единственное, о чем я способен думать, это тот мальчик; тот, что даже учеником нашей школы не был. И не одного меня занимают подобные мысли. Бенедикта Уайлд с самого первого дня пытается привлечь мое внимание и завести разговор о том деле. Сегодня, например, она подобралась ко мне на перемене, когда я стоял в Среднем коридоре, держа в руках свою утреннюю чашку чая, и следил за порядком.

Бенедикта, как всегда, была в брюках. Теоретически у девочек, которые перевелись к нам из «Малберри Хаус», всегда есть выбор: юбку или брюки им сегодня надеть. Выбор этот был предложен Ла Бакфаст, которая и сама почти всегда носит брюки, но пока что Бенедикта Уайлд – единственная из девочек, кто постоянно этим предложением пользуется. Впрочем, она и во всем остальном совершенно не похожа на своих соучениц. Например, ее новая стрижка существенно короче, чем даже у Аллен-Джонса, и она в отличие от других девиц (и, кстати, от того же Аллена-Джонса!) никогда не пользуется ни лаком для ногтей, ни мейкапом.

Так вот, она подобралась ко мне и тихо, но весьма выразительно спросила:

– Ну что, сэр?

Я с ужасом ждал этого вопроса. И все же, как я постоянно твержу себе, иной раз лучше солгать. Бенедикта Уайлд не принадлежит к тому типу людей, которые способны с легкостью забыть столь волнующее открытие. Однако вряд ли она понимает, какие мучительные последствия это открытие может иметь, какой удар его обнародование нанесет нашей школе, и без того теряющей свою репутацию.

Я улыбнулся и сказал:

– С добрым утром, мисс Уайлд. Я полагаю, первая неделя нового триместра оказалась для вас и в меру веселой, и в меру вдохновляющей?

Она мрачно на меня глянула и сухо попросила:

– Я бы предпочла, сэр, чтобы вы меня так не называли.

– Как? Мисс Уайлд? – Честно говоря, я почти позабыл о том, что говорил мне Аллен-Джонс.

Она кивнула.

– Мне бы хотелось, сэр, чтобы вы называли меня просто Бен.

– Ах, да. Мне уже говорили об этом.

Бен бодро закивала. Но я все же предпринял легкомысленную попытку уклониться.

– Не уверен, насколько это касается непосредственно меня, – сказал я. – Я ведь как-то уже объяснял, что до тех пор, пока это не влияет на вашу латынь…

– Аллен-Джонс предупреждал меня, что вы можете все повернуть именно так. – Бен действовала с поистине пугающей прямотой. – Это никак не повлияет на мою латынь, но для меня очень важно, чтобы со мной обращались правильно. Вы же понимаете, сэр, что латынь не имеет никакого отношения к моей гендерной принадлежности.

– Ну, как я уже сказал…

– Это совсем нетрудно, сэр. Начните просто с местоимений.