Узкое ущелье и Чёрная гора

Далее поэт с удивительной беспечностью сам себе противоречит. Царь, ринувшийся в опустошительный поход с неистовством самого бога войны, военная доб лесть которого превозносилась сверх меры, когда он в своем царственном гневе один убил сотни тысяч, — этот царь вдруг объявляется олицетворением великодушия. Что недавно считалось величайшей добродетелью, то внезапно оказывается сомнительным. Когда царь собрал вокруг себя своих генералов и сообщил им содержание письма Муваталлиса (которое на самом деле наверно было совсем иным, чем указано в египетском сообщении), то полководцы ответили: «Кротость— наилучшее качество, о царь, наш владыка! Стремление «миру никогда не бывает достойно осуждения. Кто Станет почитать тебя в дни неистовства?»

И после этого его величество приказал «внять» словам хеттского царя и «протянул руку для мира, продолжая движение на юг…»

Что еще оставалось делать побежденному, кроме как принять предложение о мире… но осторожности ради продолжать отступление?

Рамсес Великий подписал договор о дружбе с хеттским царем Муваталлисом.

Муваталлис добился большого успеха. Прямым последствием битвы при Кадеше было то, что страна Амурру, при Бентезине присоединившаяся к Египту, снова перешла на сторону хеттов. (Еще одно доказательство бесспорной победы хеттов, ибо какая страна, будучи в союзе с победителем, перейдет на сторону побежденного?) И брат Муваталлиса, Хаттусилис, и высшей степени сильная личность, получивший за победы над вечно мятежным народом каска пост вице-царя и втайне поддерживавший связь с Бентезиной, сохранял спокойствие.

В то же время пограничные племена в Сирии и Палестине продолжали бунтовать против Египта. Договор о дружбе, по-видимому, препятствовал возникновению нового большого конфликта. У нас нет точных сведений о том, что между египтянами и хеттами произошло еще одно большое сражение. Рамсес воевал с племенами, в крайнем случае — с народностями, но ни разу не перешел хеттскую границу, установленную вдоль Нахр-эль-Кельба, «Собачьей реки» в Финикии. Это была ситуация, подобная нынешней, постоянная смена «холодной» и «горячей» войны. Следовало найти выход из положения, ибо от создавшейся обстановки страдала экономика стран обоих противников. Решено было заключить мир, что является заслугой Хаттусилиса II, самого выдающегося хетта после Суппилулиумаса.

После смерти Муваталлиса его преемником стал его сын Урхи-Тешуб, законный (согласно порядку наследования Телепинуса), но слабый властелин. Он осмелился оспаривать положение вице-царя у своего дяди Хаттусилиса, завоеванное последним силой меча, и это явилось для него роковым: Хаттусилис захватил трон. Однако узурпация обошлась без цареубийства. Урхи-Тешуб был только изгнан. А методы правления узурпатора были не столько хитры, сколько мудры, он не столько притеснял, сколько проявлял терпимость — они напоминали методы правления Суппилулиумаса. Хотя этот царь соорудил свой трон на острие меча, он был чем-то неизмеримо большим, чем просто удачливым полководцем. Он оставил нам документ, который является наиболее ранним документом подобного рода.

Немецкий ученый Антон Мооргат говорит, что его «можно назвать древнейшей автобиографией и одновременно оправданием незаконного восхождения на престол. Он (документ) относится к числу истинно хеттских письменных памятников, в которых впервые в истории Древнего Востока автор видит осмысленную связь между собственной жизнью и жизнью народа, рассматривает ряд собственных и чужих поступков, а также значительные события с определенной точки зрения, иначе говоря — обнаруживает способность к историческому мышлению».

Телепинус и Мурсилис II также оставили документы, имевшие некоторые из указанных признаков, но Хаттусилис пошел дальше. В отличие от самовосхвалений фараонов и всех других восточных владык мы видим здесь попытку написать подлинную автобиографию (конечно, не в виде «исповеди» в западном духе), в которой автор не превозносит, а объясняет, не пытается заранее узаконить, а порой почти оправдывается. Этот царь не настаивает на том, что ведет свое происхождение непосредственно от бога (что на Востоке принято, но на что на Западе решился лишь Наполеон в час безумия, чем доказал свою склонность к восточному деспотизму), а подчеркнуто ставит себя на службу божеству.

«И отец мой взял меня, еще ребенка, и поставил на службу божеству». Почти с христианским смирением Хаттусилис рассматривает себя как орудие богини Иштар из Самуха, во всех поступках ведомый ею: «…если мне бывало плохо, я именно в своей болезни отчетливо видел действие божества. Божество, моя госпожа, всегда вела меня за руку. И я никогда не совершал злых поступков, свойственных людям, ибо мной руководили боги, и я подчинялся их господству…»