Узкое ущелье и Чёрная гора

Оба войска были примерно одинаково сильны — в каждом около двадцати тысяч человек. Разгромив армию Ра, Муваталлис обезвредил четвертую часть боевых сил фараона. Затем от отрезал армию Амона (тем самым и самого фараона) от главных сил — армия Птах приближалась, находясь в полном неведении, армия Сет все еще ждала к югу от Оронта. И Муваталлис, с молниеносной быстротой использовав ситуацию, прорвался со своими колесничими через ряды бегущих, зашел им в тыл и окружил царя!

Первое войско Амона на биваке

Ни один наблюдатель не мог бы сомневаться в том, что величайшая битва древности должна была кончиться уничтожением египетского войска. Сохранив нетронутыми силы своей армии, Муваталлис получил возможность разбить армию за армией египетские войска.

Только чудо могло помешать полному уничтожению египтян. Только чудо могло спасти самого фараона и остатки его войска. И это чудо свершилось.

Египетские авторы хроник позже писали о нем, как о необыкновенном примере божественной храбрости Рамсеса. Однако как бы ни были велики деяния фараона, спасение его стало возможным лишь благодаря двум событиям, происшедшим совершенно независимо от его вмешательства. В смешанном войске хеттов была слабая дисциплина. Уверенные в победе и опьяненные боем, ударные части хеттов охватила жажда добычи, и, увидев перед собой лагерь Рамсеса, покинутые палатки и очаги, продовольственные повозки, утварь и оружие, оставленные бежавшими, они прекратили преследование. Превратившись в беспорядочную орду, не слушавшую команды, хетты, недавно столь грозные, могли теперь стать жертвой любой энергичной а саки. Однако такая атака была произведена не войском Рамсеса, а неожиданно со стороны моря. Небольшой, хорошо дисциплинированный отряд, который, едва появившись на поле боя, разгромил шайки хеттских мародеров. Мы не знаем, откуда он появился, предполагают, что это было подразделение, которое, не имея определенного боевого задания, прибыло в одну из гаваней с целью установить связь с войском. Этот отряд спас фараону жизнь, ему он обязан тем, что впоследствии мог называться «Великим».

Придворный поэт подробно описывает, каким образом Рамсес спасся из окружения. Если отвлечься от безмерных преувеличений, надо признать, что в рассказе есть захватывающие моменты. Волнующей является также и художественная форма повествования, в которой хроникальные сообщения автора сочетаются с описанием личных переживаний царя во время сражения, его призывов к богу и горьких жалоб на вероломных соратников, бросивших его в минуту опасности.

«Его величество был совершенно один со своими телохранителями, — так начинается сообщение, описывающее решающий момент сражения, — в то время как презренный правитель хеттов, — и здесь поэт клеймит хитрость врага, как трусость, — со всех сторон был окружен своими войсками и из страха перед его величеством не принял участия в сражении».

«Когда выступили хеттские колесничие, раскололи и рассеяли армию Ра и бегущие толпы (среди них два сына Рамсеса) достигли лагеря фараона и в своем паническом бегстве увлекли собственные войска, тогда его величество выступил, "как его отец Монту", одевши боевые украшения и облачившись в панцирь; он был подобен Ваалу в час гнева. Большая упряжка, на которой ехал его величество, носила название "Победа у Фив", и она была из больших конюшен Рамсеса. Его величество помчался вперед и проник во вражеское войско хеттов совершенно один, и никого с ним не было».

Предполагают, что бросок Рамсеса, описанный здесь как героический, безумной храбрости поступок, на самом деле был актом отчаяния или безрассудным бегством. Преувеличение поэта, однако, превращается в чрезмерное возвеличение Рамсеса. Оно поднимает событие, каким бы оно ни было на самом деле, до уровня личного подвига императора, оставшегося в одиночестве.

«Когда царь оглянулся, он заметил, что его окружают две с половиной тысячи колесниц с воинами презренной страны хеттов и множеством союзных ей земель: из Арада, Мезе, Педеса, Кешкеша, Ируна, Кизвадны, Хереба, Екерета, Кадеша и Реке. Они стояли втроем на одной упряжке и объединились».

И тут царь возносит свою жалобу, и поэма становится величественной (рассказ поэта перемежается с прямой речью фараона). «Ни одного государя нет рядом со мной, ни одного возницы, ни одного военачальника пеших войск и ни одного из отрядов боевых колесниц. Мои пешие войска и мои колесничие покинули меня, как добычу для врага, и никто из них не устоял, чтобы воевать с ними». И он взывает к своему богу.