Узнай меня

Иэнель оказалась рядом, и с удивлением обнаружила, что за окном находится художественная мастерская. У подоконника стоял мольберт, а на нем, блестя сырой краской — холст с изображением аллеи парка. На столике, в известном только хозяину порядке, стояли маленькие мисочки с уже растертой сухой краской, бутыльки с резко пахнущими жидкостями и масла. По периметру стен расставлены разноразмерные холсты, развернутые изображениями от зрителя. Посередине большая тумба на которой разместился давно запылившийся натюрморт — крутобокая бутыль коричневого стекла, рядом узкий ультрамариновый бокал, блюдце с засохшим лимоном, несколько красно-желтых яблок из папье-маше, белые и синие драпировки.

Сказать, что Иэнель была удивлена — это ничего не сказать. Вот уж дайна с кистью в руках она увидеть никак не ожидала.

Он вздохнул с усмешкой посмотрел на нее.

— Застукала, так и быть — заходи.

Иэнель присела на низкий подоконник и ловко перекинула ноги внутрь комнаты.

— А ты прятался?

Дайн фыркнул.

— Куда ж я теперь денусь. Знаю, что ты хочешь услышать, но наберись еще немного терпения. Мне надо привести мысли в порядок. Даже не знаю с чего начать.

— С начала, — обезоруживающе улыбнулась Иэнель.

— Знаешь в чем разница знания и неведения? — неожиданно спросил он.

Иэнель не ответила, лишь заинтересованно уставилась на него.

— Знание предполагает ответственность.

— Ты считаешь меня безответственной?

Урмэд промолчал.

Иэнель стушевалась.

— Ну да, если учесть, как я себя вела первые дни, то понимаю твои опасения. Но хочу тебя уверить, что это произошло скорее от недопонимания ситуации, чем от глупости и легкомыслия.

Она вздохнула, и спрыгнув с подоконника, пошла вглубь мастерской. Дайн оказался плодовитым художником, видимо занимался этим давно. На стенах много портретов в основном тех, кто жил в поместье.

Вот Арта на фоне освещенных солнцем простыней — вешает бельё. Она вся охвачена светом и воздухом. Легкий ветер колышет ее тень на белой ткани. На заднем плане небо тонет в океане. Красиво.

А это Мира моет оконные стёкла, видимо, вот в этой же мастерской. На лице, руках и белом переднике пляшут солнечные пятна, а непослушные пушистые локоны, словно золотой ореол над головой. За окнами цветущие весенние деревья, изумруд травы и кобальт неба.

Марти в столовой за столом с рассыпанными на белой скатерти красными яблоками. Сидит спиной к окну, а на скатерти прочерчены солнечные квадраты окон. Мальчик лукавой улыбкой дразнит зрителя, и начинает казаться, что он сейчас сорвется с места и побежит в сад.

Все картины были написаны ярко, сочно, заметными мазками. Не то, что академические портреты, которые висят во дворце отца. Те утопали в позолоте, бархате, парче, и темных драпировках при скудном освещении. С наигранными позами и слишком серьезными выражениями лиц.

— Да у вас талант! — воскликнула Иэнель, забыв, что они теперь на «ты», обернулась на автора и взгляд ее упал еще на одну работу, что стояла в простенке между окнами. Она ахнула.

— Это я?

Теперь, смущаться пришел черед Урмэда.

«И как не догадался отвернуть картину к стене? Краска была свежая — только что начал работать над ней».

Подошел, поставил холст на еще один мольберт, что стоял сложенный у окна. Небрежно мазнул пальцем, растушевывая неудавшийся мазок.

Иэнель рассматривала. Она видела свои портреты, их часто заказывал отец самым именитым художникам и теперь она понимала, почему ей не нравился ни один.

Этот был… живой!

На изображении она сидела на подоконнике, прислонив голову к толстой оконной раме, пока еще не прописанной, а только намеченной угольком. Лицо ее было задумчиво, взгляд направлен на пейзаж за окном. В руках держала цветок с прозрачными лепестками — эллимлот. Платье то же — дорожное, синее с серебром, что и в первую их встречу в лесу.

Создавалось впечатление, что девушка собралась в путь, но присела на окно и задумалась — а стоит ли ехать?

— Это… это… — она не могла подобрать слов.

— Недописанно — усмехнулся Урмэд.

Посмотрела на него, совершенно другим взглядом, словно он был не-дайном, словно в первый раз увидела. И теперь, после всего, он не казался ей страшным, уродливым, непонятным. Да, суровое лицо, но взгляд насмешливый и совсем не злой.

— Почему я?

Урмэд пожал плечами, посмотрел в окно.

— Тебя еще нет в моей коллекции. Как видишь, я написал портреты почти всех обитателей этого дома и просто не мог пропустить новое лицо.

Дайн обвел рукой завешенные холстами стены.

Не говорить же ей в конце концов истинную причину своего порыва.

— Если есть время, я бы хотел попросить тебя недолго побыть моделью.

Иэнель с радостью согласилась. Ей бы хотелось иметь именно этот портрет.

— Только пообещай, что он будет мой.

— Хорошо, — с легкостью сдался он, — обещаю.

Урмэд переставил холст на место пейзажа, развернул в противоположную сторону.

— Садись сюда, на окно…