Библейская формула в Исходе 3, 14 по первичности, широте жеста, всеобщности отвечающая вышеприведенным, уже в III веке до н. э. была переведена у Семидесяти толковников в плане разведения человека, взятого как отдельная, т. е. стало быть проблематичная сущность, и противоположного ему Бога, у которого всё бытие или который сам бытие. Даже Мартин Бубер, передающий стих Исхода по–немецки через So sollst du zu den S"ohnen Jissraels sprechen:
Ich bin daschickt mich zu euch, «Так должен ты сказать сынам Израиля:
Я здесьпосылает меня к вам», с этой идеей Бога как присутствия остается еще в поле тяготения бытия. Плутарх читает надпись как комментарий к Септуагинте, т. е. вполне внутри схемы приобщения слабой твари к мощному первобытию. Внутри той же схемы и Иванов, только он уже по–ницшеански манипулирует носителем бытия.Этой схемы те три формулы, греческая
узнай своё само,индийская
(всякое) это—
ты,библейская
Я буду тот кто буду(ответ Бога на вопрос, «А кто ты такой будешь?») избегают ценой выхода на крайний предел языка, до суждения, с риском тавтологии, на границе возможности именовать в важной ситуации (перед божеством, пред дверьми храма)
то самоеили просто
то.Каждая из трех формул — простейший жест отсылания к тому, что у Платона уже не получается назвать иначе как
суще
сущееи
самое
само, т. е.уже метафизическим термином, без риска сорваться с языка и уже с встроенным обязательством толковать много и развернуто. Образ действий молнии (ket
u, входящее в имя Щветакет
у, получателя «великого слова»
это ты,может значить «небесное явление, метеор, комета») открыт для Платона уже только как философская тема внезапности, , озарения.Моисей спрашивает об имени и получает в ответ формулу именности:
то самое.Платон, вдумываясь в «Алкивиаде I» в
узнай самого себя,приходит к результату: узнать себя трудно, на этом пути граница между смертным и бессмертным мешает, тут названа задача общая смертному и бессмертному, т. е. не решаемая. В движении Чхандогья–упанишады от VI 7 и далее к формуле tad tvam человеческое существо постепенно расширяется до космоса, обозначенного как питание, вода–дыхание и жар. Предельное расширение подготовлено сначала предельным сосредоточением в узком, в «атмане», т. е. в
своем.Прямо перед тем как в сосредоточившемся до самости и потому расширившемся светоявлении, Щветакету, объявить тожество
то ты,человеческое существо еще расширяется так, что
свое,достижение
самого себя(перевод Сыркина) захватывает и область сна: когда Щветакету svapiti, спит и именно глубоким сном, тогда и только тогда он svapitabhavati, входит в
свое,бывает именно самим собой. Так Сократ в «Апологии» ждет глубокого сна. Объявление
это тызвучит уже в пространстве нерушимого сна или сон имеет, восстанавливает структуру
это ты,схождение мира. В дельфийском , если его надо читать в том же контексте, пространство сна, в котором совершается отождествление, само собой исключает дробление на субъект и объект, на приватную обездоленную и другую, наделенную сущность.Разумеется, у выхватывания отдельного , так ли его читать или по–другому, перспектив нет. Но независимо от прочтения этого неизбежно нужно новое прочтение архаической и древней мысли вообще, и если должно остаться ключом к этой мысли, то в любом случае его не понять без его оборотной стороны, tad tvam. Надо только немного отодвинуть приватную личность, чтобы увидеть в античности догадку об
это ты,например в теме автомата. Не исключено, что подходы к дельфийскому «ты еси» будут обнаружены внутри самой греческой мысли, и сравнение с индийской тут даст только ту же пользу, как для этимологии компаративистика, когда в одном языке связи понятий прослеживаются яснее, а в другом прикрыты.Дельфийское , прочитанное как
это ты,исключает, что у паломника с божеством происходит разговор сформированной личности, Я, с верховной инстанцией, тем более выдающей удостоверение в бытии. Совсем наоборот, Бог надежды приватного индивида расстраивает. Он в человеческие загородки не входит, он раздиратель городов, разрушитель человеческих нагромождений.
Это тыспутывает расчеты личности, стирает границу, внутри которой она хотела обособиться. Она пришла за поддержкой к Богу, он ее поправляет:
это ты. Этоздесь всякое, какое угодно, прежде всего сам Бог, к которому личность думает что пришла, а перед ней ее проекция, в которой ей надо прежде всего узнать себя. Потом, любой человек и любая вещь не другие, не совсем другие,
это
ты.Другой человек не дальше от тебя чем ты сам и никакая вещь не дальше. Это неожиданно.