Узнать, хранить, не умереть

Большаков жил в старом одноподъездном кирпичном доме. Несколько таких четырёхэтажек окружали обширный двор, заросший тополями с необъятными, потрескавшимися от старости стволами. Белая пелена пуха укрывала горбатый асфальт и колыхалась, как болотная ряска. В вечернем воздухе повисли запах разогретого асфальта и гул невидимых машин на соседней улице.

– Вот немец! – говорил с искренним восхищением Большаков, идя по лестнице. – Вот народ старательный. Хоть пленный, а строил на совесть.

Они поднялись в небольшую двухкомнатную квартиру, сиявшую чистотой и уютом. По стенам фотографии, вымпелы, на гвоздике на стене гроздью висели медали. Центральное место среди всех этих свидетельств заслуг и успехов занимала та самая фотография с Олимпиады. Сбоку примостилась фотография Большакова в костюме рядом с миловидной улыбающейся женщиной.

– Как Елена Ивановна? – разглядывая фотографию, спросил Чеботарёв.

– На даче, – ответил из кухни Большаков, – как каникулы начались, так она и помчалась за город. Я вот завтра тоже рвану к ней. Стой! – Большаков в фартуке и с разделочным ножом стоял в проеме двери. – Что ж я сразу-то не подумал. Мы на даче недели на три зависнем, так что живи пока у нас. А там – будет день, будет пища, как говорил… не помню кто. Идём, пельмени на столе!

Пельмени, хоть и покупные, Чеботарёв готов был есть и не размороженными. Он отчаянно боролся с собой, чтобы не заглатывать обжигающие пельмени целиком. Не спеша, степенно жевал сочные, мясистые, нежные комочки. Большаков ел с аппетитом, не обращая внимания на борьбу, которую вел Чеботарёв с самим собой, выпил пару рюмок водки, посетовал на то, что нынешнее поколение вообще не пьет – на кого страну оставим? – и с увлечением рассказывал о саженцах, обильно отцветших по весне и, судя по завязи, суливших приличный урожай. Наконец, отдуваясь, Большаков откинулся на стуле.

– Та-а-а-к… – он поцыкал зубом. – Думаем дальше! Ну, отучишься, а дальше что? Стройка, вира-майна-вира помалу! Жениться? Для этого надо в кармане что-то иметь. Значит, пока рано. Мы с Ленусиком лет пять ходили, типа дружили, и ни-ни! А вот как деньги появились, сразу штамп в паспорт! И вот живём! У тебя, помню, подружка была. Всё после тренировки встречала. Куда делась?

Чеботарёв пожал плечами. Была, была подружка. Любовь до гроба! Он даже предлагал жениться! В десятом-то классе?! Сейчас смешно… Нет, не смешно! Наверное, любил. Не зря же сейчас не то что жалко, но как-то не комфортно. Жаль, что потерял? Да, пустота какая-то! Вот было же хорошо с ней, прямо ясный день – так было хорошо.

Он никак не мог разобраться в своих переживаниях, не мог подобрать слова. То ли слов этих не знал, то ли боялся их произнести… не то что вслух, самому себе как-то… не комфортно…

Была девушка, отношения. Одно точно – вдвоем было максимально хорошо! Хотел бы он это всё вернуть? Да, сто процентов! Ну так чего? Верни! Где-то здесь она, в этом городе! Может, прямо сейчас на соседней улице. И ты тут такой – хоп! Вот я, красавчик! Стоп, а ты ей сейчас кто? Она тебя разве ждала, когда ты уезжал на сборы, на турниры? Ждала. Короче, ждала первое время. По мессенджеру общались. Она ему голосовое сообщение. Он ей в ответ. Через час или два. Тренировка заканчивалась, и он слал ей сообщение. Сначала каждый день, потом реже, потом ещё реже, пока не наступило «ничего».

Чеботарёв очнулся от воспоминаний. Большаков его о чем-то спрашивал.

– Варенье будешь? – повторил вопрос хозяин дома.

На столе уже были чашки, печенье. Грязная посуда громоздилась в раковине. За окном стемнело.

За чаем Большаков вернулся к разговору про дачу, грядки и парник. За его спиной висела ещё одна фотография – Большаков, Елена Ивановна и молодая женщина, спортивного вида, с красивым, но неприятным лицом. Чеботарёв никак не мог разобрать, что с лицом не так? Он уже не раз бросал взгляд на фотографию. Выражения лиц у всех разные. Обычно на фотографии все улыбаются, растягивая лица в “Che-e-e-s”, или смотрят в сторону, демонстрируя задумчивость и глубину переживаний. А тут нет, всё в разнобой. Елена Ивановна улыбается напряженно, глаза смотрят с печалью и болью, словно хотят сказать что-то. Огромный Большаков, обнимающий обеих женщин, благодушно улыбается. У незнакомой женщины колючий взгляд, улыбка брезгливого превосходства, тонкие губы.

Большаков наконец обратил внимание, что Чеботарёв его не слушает. Он оглянулся, снял фотографию со стены.

– Я тут его развлекаю всякими пустяками, а он на чужих девушек засматривается! – шутливо стал выговаривать он Чеботарёву. Потом примолк, хитро подмигнул. – А ну, блесни талантом! Раскрой сущность девушки! Вот этой! – он ткнул пальцем в незнакомку.

Чеботарёв скользнул взглядом по фотографии.

– Ну-у… неинтересно совсем, – нехотя протянул он, – одинокая… детей нет. Типа, я сильная, сильнее любого мужика. Жесткая… очень жесткая… а сама такая приторная… в телефоне полно котиков. Стопудово!