Узник №8

    Надзиратель решительно повернулся, не дожидаясь ответа узника, и быстро покинул камеру. Кажется, ему уже становилось дурно от царившей в этом тесном помещении затхлой и смрадной духоты.

– Простите, господин начальник, ещё один вопрос напоследок, – спохватился узник, когда дверь уже почти захлопнулась. – Скажите, умоляю, идёт ли на улице дождь?

– Да-да, письмо пока побудет у меня, до завтра, – отвечал из-за двери начальник, не расслышавший, видимо, вопроса.

    Лязгнул засов. В наступившей грохочущей тишине узник растерянно оглядел свою камеру, словно ждал от неё ответов на вопросы «Что же делать?» и «Зачем это всё?».

    Усевшись на лежак, он по своей привычке окунулся лицом в давно не мытое тепло подставленных ладоней, простонал:

– О боже, боже, за что ты наказываешь меня? Или я мало наказан? Да, я преступник, но разве недостаточно тебе того, что я уже отбываю наказание по делом своим? Чего ещё ты взыскуешь? В какую бездну ты хочешь низвести меня и есть ли бездны ещё более глубокие, чем та, в которой стенаю я сейчас?

     Он хотел было улечься на топчан, но засов лязгнул снова. На пороге камеры стоял сын надзирателя.

– Ну что, узник, что тебе сказал господин начальник тюрьмы? – спросил подросток, принимая вид совсем уж взрослый и серьёзный.

– Вам лучше не знать об этом, господин сын надзирателя, – отвечал узник с горечью.

– Да я всё равно знаю, – возразил мальчик. – Отец хочет, чтобы ты пристукнул пожарника.

– О боже, боже!

– Бежать тебе надо, узник.

     Заключённый выпрямился, отнял ладони от лица и с ужасом уставился на юного собеседника.

– Бежать? – выдохнул он. – Откуда? Куда?

– Отсюда. В другую тюрьму, – был ответ. – В этой тебя надзиратель убьёт рано или поздно. Не ты первый.

– Но как? В другой тюрьме меня никто не ждёт.

– Ещё как ждут, – уверил сын надзирателя. – Беги хоть в Дальнюю, что за Выселками, хоть в ближнюю, что на улице Копателей – везде тебя примут с распростёртыми объятиями. Узники везде нужны.

– Не подавайте пустых надежд, юноша, умоляю, – скорбно произнёс узник.

– И совсем они не пустые, – возразил сын надзирателя. – Я разговаривал с надзирателем Ближней, он мой дядька. Да я, говорит он, вашего узника хоть сейчас готов принять и обеспечить ему камеру в лучшем виде. Так что сегодня и побежишь.

– Сегодня!

– Ну да, а чего ждать-то. В Ближней тебе нормально будет; дядька у меня что надо.

– Сегодня я не могу, у меня есть одно дело.

– Это ты про сеструху, что ли? – покривился мальчик. – Да ну, ерунда. Быстренько изнасилуешь её, и дёру. Тем более, если останешься, отец убьёт тебя, слово даю. А так – представь, какая у него рожа будет, у проклятого, когда ты сеструху попортишь и ноги сделаешь, вот умора! – и мальчишка рассмеялся.

– Но это будет бесчестно, – упорствовал узник. – Не в моих правилах избегать наказания за преступление. К тому же я причиню девушке психологическую травму, я как бы стану отцом будущего ребёнка госпожи дочери надзирателя. Не могу же я тут же и бежать – это не по-человечески.

– Да тебе не всё равно? – усмехнулся сын надзирателя.

– Я порядочный человек.

– Ну, как знаешь. Я тебя предупредил. Ладно, тогда – завтра. Если доживёшь.

– Завтра? Завтра – пожалуй. Хотя…

– Пожарника тебе убивать совсем не обязательно, – продемонстрировал мальчик свою осведомлённость.

– Но я обещал, – пожал плечами узник. – А кроме того, письмо, которое…

    Мальчишка снова усмехнулся и с развязной деловитостью достал из кармана мятый листок.

– Вот это, что ли?

– Как? – воскликнул узник. – Откуда?

– От верблюда.

– Но ведь господин надзиратель при мне, минуту назад, зачитывал строки из этого письма!

– Да ничего подобного. Просто он его наизусть знает, а бумажка у него была из моей школьной тетради, с этим дурацким сочинением, за которое училка влупила мне пару. Дура дурная. Так что он только вид делал, что читает. Я это письмо у него ещё давеча стибрил.

– Я в растерянности… – промолвил узник. Он и в самом деле был, кажется, подавлен.

– В общем, на завтра готовься к побегу, – подытожил сын надзирателя.

– А может быть, послезавтра? Ничего, если послезавтра? Хотя… совесть моя говорит, что…

– Совести твоей лучше заткнуться, – оборвал сын надзирателя. – Так что засунь ей в рот кляп, чтобы не курлыкала. А насчёт того, что послезавтра… Ну, смотри, тебе жить. Или не жить, – мальчишка рассмеялся собственному каламбуру. – Моё дело маленькое, – сказал он потом мрачно, – я предложил, ты обдумал. Так что давай, счастливо оставаться покуда.

    Махнув рукой, он вышел из камеры и по всем правилам закрыл дверь.

    Узник, внезапно вспомнив, вскочил, подбежал к двери, принялся бить в неё кулаками.

    Дверь снова приоткрылась, в узкий проём заглянул сын надзирателя.

– Ну, чего, надумал, что ли? – спросил он.

– Скажите, молодой человек, – звонким шёпотом произнёс узник, – прошу вас, скажите, какая погода на улице? Идёт ли дождь?

– Не в курсе, – бросил сын надзирателя и захлопнул дверь.

    Узник вернулся на топчан, тяжело уселся, будто усталый крестьянин, вернувшийся с пахоты, на которой трудился весь день, прошагав в общей сложности два десятка миль по рыхлой земле.