Узник «Черной Луны»

И за время пути, смею заметить, стали добрыми приятелями.

– Кстати, ребята, вы не поясните мне семантику названия города Дубоссары? – спросил я, когда меня выводили из машины в каком-то мрачном дворе.

Но ребята, покоробленные и чугуннолицые, нахмурились, а Желтоус чужим голосом ответил за всех:

– Нет, не поясним.

Хозяин уже вышел и разговаривал с каким-то мелким чином в черном берете и свеженькими шевронами республиканской гвардии на рукаве и нагрудном кармане.

– Ну, что, адрес охотника запишешь? – вспомнил я о своем обещании.

Но Желтоус неожиданно отреагировал очень грубо:

– Заткнись.

– Да ты не бойся, это чисто наши с тобой дела, – негромко продолжил я. – Все унесу с собой в могилу.

– А ну, тихо, сучара! – Желтоус покосился на шефа. Но тот не обращал на нас никакого внимания.

Потом я услышал отчетливое: «В камеру!» Мои провожатые приободрились, приосанились, захорохорились и, говоря по-военному, подтянулись. Они взяли меня под руки: слева – Желтоус, а со стороны печени, как обычно, Глухонемой. Мы пошли по какому-то гадкому коридору, в котором отвратительно пахло тюрьмой. Потом спустились по ступенькам, и тюрьмой засмердило еще плотней. «Ничего, – утешал я себя, – буквально через час этот запах пропитает мои альвеолы – и я диффузным образом вместе со своей плотью смешаюсь с духом тюрьмы».

Наконец остановились у камеры. Очень бледнолицый человек из местного персонала открыл дверь, и она печально проскрипела: «Добро пожаловать!» Я вошел внутрь куба, попросив мимоходом, чтобы не толкали в спину. Здесь были традиционный табурет, стол, присохшие к каменному полу, и нары, пристегнутые к стене замком.

– Спокойной ночи! – пожелал Желтоус и вместе со всеми шагнул к выходу.

– Эй, стойте, а наручники кто забирать будет?

– Извини, браток. – Желтоусу почему-то стало весело.

Он порылся в карманах, вытащил ключик на драной ленточке (наверное, подаренной на счастье какой-то дивчиной), я же развел руки из положения «за спину», тоже порылся в карманах и протянул наручники.

– Силен, – вежливо заметил Желтоус и опустил наручники в карман.

А Глухонемой ободрил:

– Не ссы!

И я был ему благодарен за поддержку.

Дверь пропела «гуд бай» – и я остался под желтыми масляными лучами одинокой лампочки на потолке. Вообще-то на губе раньше я сидел. Первый раз в училище – за чрезмерное употребление спиртных напитков и, как следствие, антиобщественное поведение. Я устроил погром в танцевальном классе, пытался внести свою режиссуру. Но мужская часть кордебалета меня не восприняла достаточно серьезно, после чего мне пришлось устроить и кровавую корриду. Быком был я. Брали меня совместными силами ОМОНа и военного патруля… Второй раз я сидел уже в звании лейтенанта. На сей раз обошлось без спиртного. Было это в первый офицерский отпуск. Прилетел в любимый свой город Владивосток, а по пути успел, представляете, обзавестись подружкой. По-моему, ее звали Катя, и были у нее, наверное, и сейчас не выпали, чудесные золотистые волосики. Такие нежные-нежные. Когда она спала в самолете, нечаянно обронив свою головку на мое плечо, я, осатаневший на холостяцкой заставе мужик, всю дорогу сидел напряженным счастливым истуканом. Потом, содрогаясь от внутреннего несовершенства, все же сумел познакомиться. И мы вышли почти под руку по трапу, потом доехали до ближайшего парка, чтобы посидеть на свеженьком воздухе и договориться о следующей встрече. Она была не против! Май! Все пело, цвело, пахло, смеялось, распускалось, благоухало, раздавалось, благословленное свежестью весны. Мы видели лишь друг друга, клянусь в этом. Наши чемоданы стояли рядом, и, если бы их кто-то захотел украсть, мы даже не заметили бы. Наконец мы вспомнили, что ничего не ели, не пили и в горле давно все пересохло. Я первый встрепенулся и предложил чего-нибудь попить. Рядом был киоск, туда и направился. Передо мной стояли три или четыре человека, и, когда уже подходила моя очередь, меня кто-то окликнул:

– Товарищ лейтенант, вы почему расстегнуты?

Я действительно расстегнул свой китель, потому как было жарко – не на параде, в конце концов, за водой стою. Повернулся: стоит прапорщик, примерно моего роста, лицо твердокаменное, как на учебных плакатах по строевой подготовке. Возраст – примерно под сорок. Связываться ни с кем не хотелось, и я только буркнул, мол, старшим по званию замечания не делают. То есть мне. А прапор, сучий потрох, не унимается:

– Товарищ лейтенант, застегнитесь!

Ну, тут я начал уже выходить из себя. Забрал свои бутылки и говорю ему:

– Слушай, прапор, отвали, а то зашибу.

Он и отвалил. Пошел к черной «Волге».

Вернулся к девушке, только мы откупорили бутылки, снова – прапор, как черт из табакерки.

– Товарищ лейтенант, следуйте за мной!

Вот так – безапелляционно, правда, извинился перед девушкой. А она смотрит на меня, ничего не понимает:

– Что он от тебя хочет? Ты же по званию старше, почему он командует тобой? – И усмехается как-то нехорошо, думая, наверное, ну и чмо этот лейтенант.