Дело шло. Чем короче становилась папироса, тем больше порошка просыпалось на стол мимо пакетиков. Наконец Виктору показалось, что пакетиков уже достаточно много, и он полез к Люсе целоваться, потом, смяв в охапку, потащил ее на кровать.
Виктору снилось жуткое землетрясение, но он, сотрясаясь так, будто его вот-вот разорвет на части, никак не мог сорваться вниз. Он был как бы пришпилен к земле. Его трясло, вновь трясло, бесконечно трясло… Уже тошнота начала сжимать горло, а спрыгнуть – даже по собственному желанию – никак не получалось.
– Вить! А, Вить… – кто-то пытается его разбудить. – Проснись. Тебе тут от мамы пришло странное сообщение среди ночи.
Постепенно до него стало доходить, что он лежит в постели, а кто-то трясет его за плечи. Кто эта женщина, он сходу не мог сообразить, и тем более конфузило то, что она говорила про его маму.
– Вы не туда попали, – буркнул Цилицкий, отмахнулся и повернулся к женщине спиной.
Незнакомка не унималась:
– Вить, ну посмотри. Это от мамы. Наверное, это важно. Посмотри.
– Нет у меня никакой мамы, отстань, – пробурчал мужчина, пытаясь снова заснуть.
– Я не знаю, от кого, но CMC подписана: «мама».
И тут сон слетел, как скатерть со стола, сорванная кем-то в приступе ярости. Цилицкий, подхватившись, сел на кровати и вырвал у девушки телефон из рук. Наверное, слишком грубо.
– Тебя не учили, что нельзя влазить в чужие личные дела? – резко спросил он.
– Подумаешь! Я машинально взяла. Я спала, он зазвонил, я протянула руку, включила и автоматом поднесла к глазам. Увидела: «мама», решила, что просто так мама среди ночи не напишет, и начала тебя будить. Я не читала, успокойся.
Она обиженно отвернулась, уткнувшись в подушки и накрылась одеялом с головой.
– Прости, все нормально, это я спросонья такой сердитый.
Послание было, конечно же, от Веры. Она сухо сообщила, что курьер придет утром в восемь. Часы показывали четыре. Цилицкий, обреченно вздохнув, ничком упал на подушку и уставился в темноту.
Ужасно хотелось, чтобы все это закончилось. Ему обещали, что потерпеть придется только один вечер, а потом все будет даже лучше, чем раньше – спокойно, тепло и сыто.
«Люди правду говорят, – думал художник, – что если дашь палец, то всю руку откусят, позволь раз себя запрячь – потом не выпутаешься, загоняют». Он твердо решил, что на передаче бутирата курьеру эта история для него закончится, чего бы ни навыдумывал еще Веркин муж.
Люся потянула на себя одеяло, и оно с другого конца сползло с Виктора, оголив его бок. Что-то надо будет делать с этой девушкой. Она была милой, симпатичной, и характер у нее, кажется, вполне покладистый, но она создает проблемы. Каждое ее появление приносит проблемы. С ней придется расстаться категорически, сказал он себе, завел будильник на половину восьмого и заснул в мгновение ока.
Люся начала собираться: Виктор соврал, что рано утром приезжает мамин поезд, и, говоря ночью, что «мамы у него нет», он имел в виду, что ее нет в этом городе. Она живет… в Брянске. Он объяснил, что спросонок и в бутиратном похмелье он не соображал, что происходит.
– Так я забираю свое? Сколько? Половину, нормально? У тебя еще не распакованное остается. Там хватает, – сообщила девушка.
Виктор посмотрел на стол и в ужасе застыл. На нем лежало всего пакетиков десять. И Люся уже складывала в сумку все остальное.
– Давай я заберу это все, хорошо? Тут совсем мало, а ты сам еще расфасуешь. Смотри, пакетиков остается полная пачка. Тебе даже много. Но пусть будут на всякий случай. Кстати, ты пока убери это все быстренько, а то мама, я думаю, не поймет.
Девушка с улыбкой застегнула сумку, подошла к мужчине, чтобы поцеловать его на прощание.
– Позвони, когда мама уедет, – мяукнула она ему на ухо и скрылась за дверью.
Виктор стоял, оцепенев, посреди комнаты, пока звук ее шагов гас в пространстве коридора. Потом хлопок наружной двери вывел его из ступора.
Вечером ему казалось, что они напаковали целую кучу… Показалось… К тому же они, оказывается, пробуя на качество и силу воздействия порошок, взяли его не из большого свертка, а из озорства высыпали из маленьких пакетиков уже упакованный обратно на стол – на нем сейчас красовалась куча рассыпанного порошка и рядом с ней валялись запудренные пакетики.
Мужчина посмотрел на часы и поспешно сел за стол. До восьми оставалось еще пять минут. Он принялся, по возможности аккуратно, чайной ложкой расфасовывать бутират в маленькие пакетики, тщательно затем затирая застежку наверху. И все было бы хорошо, если бы руки не тряслись да голова не кружилась. И если бы сонные глаза не закрывались. И если бы не душили обида и злость из-за того, что он вынужден делать такую унизительную работу.
«Дожился, – свербело в мозгу, – занимаюсь расфасовкой наркотиков!»
В дверь позвонили в десять минут девятого. На столе лежало около десяти мелких упаковок. Половина. Виктор на всякий случай набросил простыню на стол – небрежно, будто это банальный беспорядок, и отправился открывать гостям.