Узник №8 (СИ)

    Охнул, поперхнулся дыханием, сполз по стене, опустился на пол, бессильно засмеялся, захохотал, хлопая себя по коленям. По щекам его текли слёзы.

    Плакал он долго и безутешно, плакал, пока дверь не приоткрылась и в камеру не вошёл сын надзирателя.

    — Здравствуйте, господин сын надзирателя, — проговорил узник надломленным голосом, торопливо утирая рукавом глаза.

    — Классно ты его уложил, — без всяких предисловий сказал мальчик, усаживаясь рядом. — У него пол-башки всмятку. От портрета вообще ничего не осталось.

    — Мне очень жаль, — сокрушённо отозвался узник.

    — А чего там жалеть-то? Его давно хотели убрать.

    — Убрать?

    — Ну да. Он был этот… как его… вольнодумец, во.

    — Я не знал.

    — А никто не знал.

    — О, боже, боже! — воскликнул узник, пряча лицо в ладонях.

    — Это случайно вызналось, — продолжал сын надзирателя, не обращая никакого внимания на горе узника. — К ним только намедни новый циркуляр пришёл и там все признаки вольнодумцев были расписаны. Нам тоже пришёл такой. Отец до самой ночи сидел, всё рядил да примерял, похож ты на вольнодумца или не похож.

    — И? — робко произнёс узник.

    — Ну и вот, — неопределённо отвечал сын надзирателя.

    — Так вольнодумец я или нет? — настаивал узник.

    — Да кто ж тебя знает, — пожал плечами сын надзирателя.

    — Но папенька-то ваш как решил?

    — Решил, что там видно будет.

    — Ах, вот как…

    — Бежать тебе надо, — сын надзирателя по-взрослому взял узника за плечо, встряхнул. — Бежать. Отец твёрдо решил тебя извести, я знаю, я слышал, как он матери говорил: «Не прост этот узник, ох как не прост, надо от него избавляться». А мать его спрашивает: «Как избавляться?» А он: «Как, как… Известно как», и подмигивает.

    — Бежать не выйдет, — скорбно покачал головой узник. — Один раз уже не вышло. Выхода нет.

    — Есть, — прошептал сын надзирателя, придвигаясь поближе к узнику.

    Он уже совсем было собрался изложить свой новый и, кажется, самый верный план побега, но тут дверь открылась и в проёме возникла улыбающаяся фигура начальника тюрьмы. В руке он держал довольно объёмистый свёрток, перетянутый крест-накрест шпагатом. При виде сына надзирателя лицо начальника сурово вытянулось, а мальчик совсем растерялся.

    — Что это вы здесь делаете, мой юный друг? — строго вопросил начальник тюрьмы.

    — Я по поручению, — быстро нашёлся сын надзирателя с ответом. — Дочь надзирателя послала меня кое-что передать узнику.

    — Вот как… — недоверчиво хмыкнул начальник тюрьмы. — Так что же, передал?

    — Передал.

    — Ну в таком разе и ступай, дружок, ступай.

    Сын надзирателя поднялся и под неотрывным взглядом начальника тюрьмы и опасливо его обойдя, скользнул к двери. Исчез в коридоре.

    Начальник тюрьмы проводил его недоброй усмешкой, покачал головой и уже с широкой добродушной улыбкой на лице повернулся к узнику, который торопливо пересел с пола на топчан.

    — Ох уж это племя младое, — вздохнул начальник тюрьмы с притворной юмористической как бы сговоренностью, как это принято во взрослых упоминаниях о детских проказах, пока сдаётся новая талия в шибер или разливается по следующей рюмке кальвадоса. — Того и жди только, что отчебучит какую-нибудь пакость — письмо на волю вынесет, а то и побег организует. А что за сим воспоследует, того он своим детским умом не разумеет. И каково будет отцу его — сие тоже непостижимо глупому чаду. Ох-ох-ох… Я чай, он вам снова побег предлагал, господин узник? — спросил начальник тюрьмы вдруг после небольшой паузы, в течение которой задумчивый взгляд его наблюдал мимические движения узника.

    — Нет, — замотал головой тот, — нет, не предлагал.

    — А что же? Подбивал к бунту?

    — Нет, что вы, господин начальник тюрьмы!

    — Да что, с него станется, бывало уже такое, уже пострадал кое-кто через свою излишнюю доверчивость к детским выдумкам. А впрочем, я не о том пришёл с вами говорить, господин узник, — перешёл начальник тюрьмы к делу. — Я с вами вот об этом пришёл говорить, — улыбнулся он, приподнимая свёрток так, чтобы узник мог хорошенько его рассмотреть. Хотя рассматривать там особо нечего было — что-то завёрнутое в серую, хрусткую упаковочную бумагу, довольно объёмистое. Узник молча ждал продолжения.

    Начальник тюрьмы подошёл к столу, водрузил на него свёрток и, любовно на него поглядывая, погладил шершавую бумагу.

    — Это вы правильно сделали, что не согласились на побег, — сказал он, не отрывая взгляда от свёртка. — Подвёл бы вас мальчонка этими побегами под расстрельную статью. А палача-то у нас нет, сами знаете. Пришлось бы вам опять в рулетку играть самому с собой, хе-хе, помните, как тогда, с пожарником было? Когда патрончики-то я так удачно рассчитал, помните? Только уж в этот раз всё было бы по-честному, уж вы бы не проиграли-с. Так что это очень хорошо, что не согласились вы на побег.

    — Да он не предлагал, — попытался узник оправдать мальчика, но начальник тюрьмы не обратил на его возражение никакого внимания — для него вопрос виновности сына надзирателя был, кажется, решён окончательно. И узник с тревогой думал о том, какое наказание постигнет несчастного ребёнка.