Узник опала

– Вы так добры, что я готова составить для вас длинный список американских идиом, какие только смогу вспомнить. – Она вернулась к своей истории: – Я думала, что смогу заполучить доказательства. Днем раньше мы приходили в Шато-Мирандоль, пили там чай и осматривали библиотеку. Мы шли по дороге мимо фермерских построек и вверх на холм, войдя на территорию Шато-Мирандоль через маленькую калитку в высокой ограде. Это был самый удобный путь из Шато-Сювлак, и я не сомневалась, что в будущую среду им воспользуются снова. Как вам известно, я подружилась с профессором Бруэром. Во время войны он служил в одном из подразделений разведки и среди многих других историй рассказывал мне следующую. Незадолго до восстания в Ирландии немцы с помощью их субмарин вошли в контакт с ирландскими лидерами на западном побережье. Было необходимо установить личности этих лидеров. Подозревали, что они встречаются в пустом доме на уединенной скале. Но во время встреч принимались такие меры предосторожности, что ни у какого рейда не было ни малейшего шанса на успех. Поблизости не обнаружили бы ни души. Поэтому профессор Бруэр создал лак с примесью горчичного газа, не причиняющий при контакте никаких неприятностей в течение часа, а потом на руке появляется язва, которую никакими средствами нельзя залечить ранее чем через шесть недель. Профессора на траулере доставили к западному побережью и высадили ночью у подножья скалы. Он вскарабкался наверх и нанес свой лак на маленькую калитку, ведущую к входной двери. Властям оставалось только ждать, пока у кого-нибудь не появится незаживающая язва на руке. Я вспомнила эту историю бессонной ночью и утром написала ему в Лидс, попросив прислать мне лак и объяснив, зачем он мне нужен.

Мой следующий шаг был сопряжен с большими трудностями. В ответ на жалобу мосье де Мирандоля, что церемонии в его доме получили слишком широкую огласку, Эвелин упомянула, что на них приходят замаскированными. Мои знания об оккультизме заверили меня, что так оно и есть. Но меня интересовало, довольствуются ли они маской на лице или прибегают к более полной маскировке. Я надеялась на последнее. Подобное святотатство должно происходить поздно ночью, когда все вокруг уже спят. Участники собираются тайно, и мне будет так же легко, как и любому из них, прокрасться вниз по лестнице, выскользнуть через стеклянные двери Шато-Сювлак и подняться на холм в Шато-Мирандоль, а там наблюдать за происходящим, имитируя действия остальных и не привлекая их внимания. Но мне предстояло провести в Сювлаке две недели. Будет ли достаточно маски, чтобы меня никто не узнал? Особенно Робин Уэбстер – их священник, от чьих алчных взглядов меня бросало в жар и холод. Может быть, воспользоваться домино? Несомненно, я могла бы без труда раздобыть его и маску в Бордо.

Как вы знаете, моя спальня находилась над спальней Дайаны. Меня поместили туда по настоянию Эвелин Девениш, чтобы «убрать с пути» через две недели в среду. Но к моей двери вела спиральная лестница, которая начиналась в коридоре первого этажа возле двери Дайаны. Мне нужно было только дождаться момента, когда Дайана выйдет из комнаты, проскользнуть туда и постараться выяснить, что она собирается надеть. В случае ее неожиданного возвращения я легко могла бы скрыться в своей комнате.

Возможность представилась мне через два дня. Эвелин Девениш и Робин Уэбстер утром поехали в Бордо в двухместном автомобиле, намереваясь провести там день, а после полудня Дайана и миссис Тэсборо отправились в большой машине нанести визит знакомым в Аркашоне. Таким образом, единственный риск заключался в том, что Марианна, выйдя из кухни, поймает меня на месте преступления. Я быстро начала рыться в одежде Дайаны, но, так как ее нужно было оставить в таком же виде, в каком она была до обыска, прошло три четверти часа, прежде чем я наткнулась на дне ящика на черный бархатный костюм для мальчика, короткую сутану из алого бархата и черное домино, надеваемое поверх. Потом я увидела белую картонную коробку, открыла ее и едва не вскрикнула. В коробке лежала отвратительная маска с алыми губами, мертвенно-бледным лицом и рыжими волосами, которая вам хорошо известна. Она меня испугала, и я едва осмелилась к ней прикоснуться. Лицо было невыразимо печальным и в то же время злым. Оно выглядело как живое.

Джойс говорила почти шепотом, ее лицо побледнело, лоб наморщился, как будто она вновь переживала этот момент.