«Я видел также некоторые фарфоровые сосуды, – продолжает Туриати, – наполненные ртутью, которая почти вся была амальгамирована, или смешана с рудами. Я воспользовался присутствием жены его, чтобы открыть ей намерение слуг отнести найденное золото и серебро на монетный двор и донести на них. Они позвали всех людей и отобрали у них найденное. Винахе сказал им в моем присутствии, что он намеревался сделать золото, годное для добавления в лекарства; причем он сослался на меня как на знатока, который должен был подтвердить его слова; при этом вынул между прочим из кармана горсть золотых монет величиною с талер, желая доказать слугам своим, что то были не французские луидоры, но иностранная монета; но они имели дерзость сказать ему в глаза, что они очень уверены в противном и знают, что в продолжение трех дней, когда он запирался с Троненом, он чеканил монету, прибавив к тому, что они сделают на него донос, если он не согласится составить их счастие. Винахе взялся за мягчайшую струну, обещая наградить их, и добился того, что они выдали ему большой кусок золота и несколько золотых крупинок, которые на другой день он заставил меня растопить, и приказал пригласить к себе Тронена и Менажера, которые с ним и ужинали. В одиннадцать часов вечера карета была заложена и послана за комиссаром полиции Сокартом, который приехал через полчаса в мундире и был введен на второй этаж, где еще сидели за столом (Винахе с гостями. –
Винахе сделался против нас горделивее, самоувереннее и сказал, что более не боится нас, ибо если бы нам когда-нибудь пришла мысль говорить противное нашим показаниям комиссару, то он велит повесить нас как лжесвидетелей».
Забегая вперед, скажем, что Сокарт впоследствии также был посажен в Бастилию, так как его поступок сочли в высшей степени преступным.
Через две недели после описанных событий Туриати увидел у дома телегу, нагруженную мешками, в каждом из которых находилась тысяча ливров. На его вопрос, кому предназначены эти деньги, Винахе ответил, что хочет дать взаймы городскому начальству. Здесь надо сказать, что самому Туриати не платили ничего, а на его жалобу предложили уехать в Вест-Индию, где он, по словам Винахе, будет так же доволен, как другие слуги, отправленные им в Рим, Руан и Фландрию. «Я отвергнул это предложение, – говорит Туриати, – потому что питал большое отвращение к морским путешествиям».
Примечательно, что Винахе, ведя столь обширную торговлю, не держал приходо-расходной книги: память заменяла ему ее. Между тем через его руки проходили огромные суммы. Так, он купил на одном аукционе бриллиантов на 60 тысяч ливров; его жена носила на себе драгоценностей еще на 40 тысяч. Золото у него в доме было столь обычным явлением, что в январе 1704 года, за месяц до ареста, в его комнате стояли мешки с луидорами, и еще 15—20 мешков находились в шкафу с грязным бельем; в каждом мешке было 10 тысяч ливров. Винахе купил себе роскошный дом, где принимал высшее парижское общество; он имел карету с четверкой лошадей и трех верховых лошадей, лучших в Париже. Незадолго до ареста он хотел приобрести за 25 тысяч ливров поместье Эрмоновиль, известное впоследствии тем, что в нем жил Руссо.
Винахе жил с блеском, зато посредники его сделок получали жалкие крохи. Следствием этого явился донос, поданный в декабре 1703 года уже не какому-то жалкому полицейскому комиссару, а самой госпоже де Ментенон. Фаворитка послала к Винахе своего шталмейстера Мансо, чтобы он под видом покупки алмазов для иностранной княгини осмотрел дом. Вернувшись, Мансо доложил, что видел в картинной галерее полотен более чем на 25 тысяч луидоров, чайный столик с серебряной и золотой посудой, которую он оценил в 10 тысяч луидоров, и т. д.