Узники Кунгельва

…Мой редут больше небезопасен. Зайдя туда сегодня с блюдом, полным варёной картошки, я увидел мёртвого человека. Это мужчина довольно крупного телосложения, одет в рубашку и коричневые брюки, выглядящие совершенно старомодно. Галстука не было, рубашка застёгнута небрежно, так, что я мог видеть зеленовато-серую плоть его живота. Он был мёртв, это так же точно как то, что снаружи сегодня продолжается вереница пасмурных дней и вся квартира погрузилась в сумрак — даже с включенным светом.

Когда я вошёл, мужчина сидел в кресле. На какой-то миг время словно обернуло вокруг меня свой хвост, отправив на десятки тысяч лет в прошлое. Я увидел тронный зал египетского тирана, прошитый, как нитками, вкрадчивыми тенями, и спины склонившихся в глубоких поклонах подданных. Кресло снова на возвышении, все книги, которые я вытащил из-под его ножек и вынес в своё время на помойку — вид этого импровизированного трона навевал смутные неприятные ассоциации — вернулись на место. Мои пальцы ослабли и тарелка разлетелась на осколки. Голова незнакомца свёрнута набок, будто ему очень хотелось заглянуть за угол. Руки свободно лежали на подлокотниках. Торчащие из манжет рубашки пальцы напоминали основательно пожёванные собаками куски мяса.

Но самым ужасным было его лицо и язык, свисающий на плечо. По белой рубахе и серым щекам мельтешили тени, будто кто-то (я сразу подумал о девочках и их тайном увлечении рисованием) брызгал в него чёрной краской. Глаза заменили белыми нафталиновыми шариками, а зубы измазали чем-то влажным и блестящим.

Он был мёртв, но… в то же время парадоксальным образом жив. Его тело вздрагивало, как под ударами электрического тока. Обуви не было, но были чёрные носки, сползшие до лодыжек, они болтались, словно щупальца выброшенного на берег и протухшего кальмара. Голые ноги между резинкой носков и краем брюк выглядели крайне жалко; они могли принадлежать старику или женщине, но никак не мужчине такой комплекции. Волосы в белой пыли — это могла быть как седина, так и извёстка или перхоть. Мне показалось, что он потянулся ко мне через комнату. Начитавшись готических историй, я было подумал, что он хочет что-то сказать, сообщить СТРАШНУЮ ТАЙНУ СВОЕЙ СМЕРТИ, и даже подался навстречу, но вдруг почувствовал, что не могу дышать. Воздух отныне требовалось грызть зубами. Стискивая руками, скребя горло, я с каким-то отстранённым вниманием отметил, что тени, что беспрестанно скользили по лицу и одежде мужчины, принадлежали невидимым мухам. Когда какая-то из них садилась на фарфоровую, почти прозрачную щёку, можно было различить крылышки и лапки. Они залетали в его рот, выползали из носа, бесшумно, как облака.

У меня начало темнеть в глазах. Я никогда не ходил в бассейн, не любил плавать и нырять. Как может воздух меня сторониться? Я ведь так его люблю, пусть и не подозревал об этом… до этого часа…

Я шарахнулся назад, запнувшись о ножку стула, упал. Огромным неуклюжим крабом попытался уползти в коридор, но не сумел преодолеть порог, который возвышался надо мной, как великая китайская стена. Закричал. Звук собственного голоса испугал меня до полусмерти. Волны его раскатывались по квартире, не встречая сопротивления. За закрытой дверью ванной комнаты тихо охнула раковина. Покосившиеся картинки в комнате девочек покосились ещё больше. Западающая клавиша «Р» в клавиатуре моего компьютера с щелчком встала на место. Я поднял глаза. Квартира вновь превратилась в покрытый мхом холм, молчаливый и мёртвый от высосавших все соки зарослей крапивы на макушке.

Призрак исчез. Всё как раньше. Только кресло по-прежнему было троном; тень от его спинки, неожиданно чёткая, несмотря на рассеянный свет, похожа на лезвие гильотины, приближающейся к моей шее.

Я узнал! Ни одной фотографии с его участием не обходилось без тёплой улыбки, проблёскивающей сквозь щетину. Это он в шляпе, пальто и с портфелем спешил на поезд. Он позировал с двумя своими детьми (третья малышка, должно быть, была на подходе): старшую он непринуждённо держал одной рукой, похожей на ковш экскаватора (никаких синюшных вен, только прозрачно-голубые, словно полноводные реки), а ту, что помладше, усадил себе на шею. Это он был той крышей, что опекала и поддерживала здесь жизнь, и с его исчезновением одного дождика было достаточно, чтобы превратить всё семейство в сообщество мокрых кошек, а в дальнейшем — кошек-призраков…