Узники Кунгельва

Комната мальчишки обставлена старой, неуклюжей мебелью. На открытых полках рядами стояли книги с яркими корешками. Кровать, обтянутая грязно-зелёным велюром, аккуратно застелена покрывалом, напоминающим по текстуре морское дно. Несколько бестолковых трёхногих табуретов, конструктор в коробке из-под солений фирмы «Дядя Ваня», комками лежащие на полу футболки, рулон обоев глубоко под столом… На самом столе синий рюкзак, рваный возле молнии и небрежно заштопанный отчаянно-белыми нитками. Юра чувствовал себя так, будто сунул голову в забытый на остановке пакет, а там — чей-то сокровенный, очень личный сон. Этот город доказал, что может оперировать понятиями за гранью разумного и преподносить нереальные вещи как нечто обыденное и всем известное.

Мальчик сидел на полу, в профиль к окну, что-то неотрывно наблюдая. Он подобрал под себя ноги, спина неестественно прямая, как никогда не бывает у ребят его возраста. О Федькином изъяне напоминали немногие вещи — например, наушники, вроде тех, что используют на стрельбище или производстве, чтобы убрать внешние шумы, или несколько блистеров с таблетками, разбросанных по столу. И всё же Юра сразу их отметил.

Вцепившиеся в карниз пальцы медленно белели.

Здесь много вещей принадлежащих, должно быть, Фединой матери. Жестяная коробка с бусами на подлокотнике кровати. Несколько аудиокассет в коробках, с песнями Пугачёвой и Эдуарда Хиля. Сделанный умелыми, нежными руками бумажный ангел, подвешенный к люстре — он медленно поворачивался вокруг своей оси. Пара поношенных женских перчаток. Наконец, развёрнутое письмо на коленях у мальчика, тетрадный лист с двумя загибами, на котором угадывался стремительный, аккуратный женский почерк. Письмо… сыну? Прощальное послание? Из оконного проёма Юру окатило такой волной тоски, что он едва не прикусил губу. В отличие от отца, сын прекрасно понимает, что матери больше нет рядом. Почему он не принимает мер? Боится, что чтобы достучаться до отца, потребуется больше сил, чем у него есть? Или просто понимает всю тщетность этих усилий?

Проследив за взглядом мальчишки, учитель увидел на столе то, чего боялся: ту самую чёрную коробку, похожую на школьный пенал. Жёлтая лента была на месте, только вместо пышного банта узел. Федька разглядывал её, точно зная, что там внутри и для чего это может пригодиться.

— Эй, — сказал Юра достаточно громко, чтобы его услышали внутри. — Я тебе не враг!

Мальчик не шевелился.

3

Как и обещали, они придут вновь, на этот раз, чтобы замучить его до смерти. Папа здесь не поможет. За последнюю неделю отец всё реже возвращался к реальности, всё чаще пугался своего небритого, угрюмого лица в зеркале. Мужчина, что беседовал с отцом наверху, как буревестник перед грозой, и, увидев его в коридоре, Федя понял, что все надежды тщетны. Они скоро будут здесь.

Он откладывал этот момент долго как мог, но час настал.

Самое время открыть коробку и пустить в ход её содержимое. Универсальное средство для побега, который непременно удастся; за прошедшее время мальчик собрал немало информации о том, как этим пользоваться и чего делать не следует: не заметёшь следы, будешь недостаточно расторопен, и тебя найдут. Найдут и вернут в эту каморку, туда, где за стеной слышна ругань, а язвительные голоса сверстников, которые, чтобы досадить ему, забираются на брошенную машину и прыгают на ней, вопя во всю глотку, устраивают в голове чёртово рождество с яркими, размытыми огнями и колокольным звоном.

Он читал о самураях, что сочиняют стихи перед тем, как совершить сэппуку, и намерено подражал суровым, невозмутимым воинам прошлого. Ничего путного сочинить не выходило, поэтому мальчик просто сидел, хмуря брови и поглаживая мамино письмо, ощущая пальцами места, где ручка касалась бумаги уверенно, как удар открытой ладонью по плечу, и почти не ощущая места, где рука начинала дрожать, а текст был почти нечитаемый.

Смотрел на чёрную коробочку, ожидая, когда буря эмоций уступит место ледяному спокойствию, и если вы думаете, что дети на такое не способны, то очень сильно ошибаетесь. Дети умеют всё, что умеют взрослые. По сути, взрослые всего лишь повторяют за детьми, копируют то, чему научились в далёком детстве во время одного из сеансов еженощной связи с космосом.

Когда мальчик привстал и, уцепившись за ножку стола, потянулся к коробке, Юра ударил обеими ладонями по стеклу. Громкий звук должен был напугать мальчишку, швырнуть его на пол и заставить мышцы сокращаться в судороге… по крайней мере, это спасло бы его от задуманного самоубийственного хода конём прямо под удар чёрного ферзя. Но Федька не слышал. Рука его взметнулась, как белый флаг, и вот уже коробка у него в руках. Жёлтая лента упала на письмо.

— Нет! Положи это! Брось! — заорал Юра, снова и снова ударяя руками по стеклу.

— Эй! — голос, раздавшийся прямо над головой, был похож на рык медведя. — Глазам своим не верю. Это что, опять ты?