…Сегодняшнее утро я вновь встретил у окна, не смея пошевелиться. Движение вниз продолжается, но рассказать я хочу совсем не об этом. Когда носил Акацию к водопою, я обратил внимание на реакцию Анны. Она определённо чувствовала присутствие ребёнка. Девочка силилась развернуться в своей железной тюрьме. Из-за двери донеслось невнятное бормотание, всхлипы. Я замедлял шаг, наблюдая реакцию малышки. Она раздувала щёки, требуя еды, и сучила обрубками: огромный жук, пытающийся перекатиться через собственный панцирь.
«Хочешь на неё посмотреть? — спросил я у сестрички. — Я назвал её Акацией!»
Бормотание смолкло. Она слушала. И, как выяснилось позже, собиралась с силами, чтобы ответить.
«Она ужасна, — продолжал я. — А впрочем… кто из нас может похвастаться титулом первого красавца на деревне? Мы станем украшением любого парада уродцев. Знаешь, а я ведь мог запросто оставить её без еды. Мне это как раз плюнуть! Или взять верёвку, сделать петлю и прекратить все возможные страдания раз и навсегда. Мне бы очень хотелось так сделать. Но… кажется, несмотря ни на что, я всё-таки чуть-чуть остался человеком. Никогда в жизни не думал, что буду нянькой у недоношенного, уродливого эмбриона, которого и человеком-то назвать сложно!»
И — клянусь, я снова услышал это — мне ответили! Ей-богу! Сначала это был скрип, как ногтями по металлу, или будто где-то пытались настроить старый микрофон. А потом этот звук удивительным образом трансформировался в голос:
«У…бить…»
Я остановился, забыв, что лучше бы держаться на порядочном расстоянии. Ребёнок начал раздувать живот в два раза чаще.
«Зло…ба… Пока… не… поздно…»
И всё. Но эти слова я расслышал ясно. Были другие, но они вновь сплавились в навязчивое, пугающее бормотание без смысла и цели, будто я прятался здесь, за запертой дверью собственной квартиры, от чокнутого, что бродит по лестницам и пугает жильцов.
И вдруг растущие из стены волосы встали колом, как пики, нацеленные в сердце — на этот раз не в моё, а в сердце Акации. Я шарахнулся в сторону кухни, наступил на какое-то насекомое — панцирь явственно хрустнул у меня под ногами, — влетел затылком в паутину. Вот чёрт! Ну и мерзкое же ощущение…
4
На этот раз никто не торопился открывать.
Алёна дёрнула ручку соседней двери, но вспомнила, что птица теперь живёт у неё, а значит, больше не было причин для нахождения старухи в квартире, где жил Валентин. «Реальность расслаивается», — было написано чёрным маркером на белёной стене возле распределительного щитка. Надпись выглядела старой, хотя в прошлые разы Алёна её не замечала. «Слишком очевидно, — подумала она. — До тошноты банально».
Ничего кроме этих бестолковых эпитетов в голову не лезло.