Узники Ладемюле, или 597 дней неволи

А немцы уже заняли нашу область вплоть до реки Десны. Любопытен эпизод прихода немцев в нашу деревню. Несколько танков с черными крестами остановились на пригорке в полукилометре от деревни и не трогались с места. Танкисты вылезли из люков, разглядывая деревню в бинокль. Среди населения деревни возникло волнение – «А вдруг станут расстреливать?» И кто знает, как поведут себя оккупанты? Стихийно возникло решение встретить передовую немецкую часть по русскому обычаю с хлебом-солью. Так же стихийно была составлена делегация из престарелых бабок. Возглавил ее 80-летний старец по кличке Мохна, двое сыновей которого были на фронте. Стоя поодаль, прижавшись к изгороди, мы наблюдали за этим незабываемым спектаклем. У старика сильно дрожал голос. Обращаясь к танкисту в черной форме, вышедшему из танка, старик протянул в его сторону хлеб-соль на домотканом полотенце, вышитом русским крестом, и жалобно дрожащим голосом произнес: «З-здрасствуйте, товарищи! Мы ж вас давно ждали». Немцы были многому обучены перед походом на Россию, а вот как принять хлеб-соль, не знали. И танкист, не зная обычая, стоял, опустив руки и ничего не предпринимая, а солдаты с башни танка наблюдали за ним и громко смеялись. Жители деревни долго еще вспоминали приветствие старика Мохнуыи немало дивились, когда «товарищи» увели из его хлева породистую корову, которая стала достоянием немецкой полевой кухни, и «мохнать» в поле уже было некого. Отсюда и пошла кличка «Мохна» вместо «Мошна».

С приходом немцев в деревню, их стали расквартировывать. Квартирмейстеры выбирали для офицеров лучшие дома, предварительно выселив из них хозяев. Правда, им разрешалось приходить домой, чтобы покормить домашних животных. Разрешали подоить корову, т. к. немцы сразу получали готовую продукцию и варили себе кофе с молоком. От кур и водоплавающей живности хозяев освободили в первые дни пребывания оккупантов в селе.

Какой-то важный чин поселился в доме бывшего колхозного бригадира Новикова, который слыл рачительным хозяином, держал крепкое хозяйство, в том числе и пасеку в десять семей. Сам он был в первые дни войны призван на фронт. Услужливый холуй офицера, надев прорезиненный плащ, перчатки, каску и противогаз, деловито стал очищать ульи вместе с сотами и угощать своего патрона душистым липовым медом, благо в деревне было много лип возле домов.

Мы были избавлены от постояльцев, когда немцы через местного фельдшера узнали, что в доме больные сыпным тифом. Лишь на входной двери синим суриком сделали надпись «Tiphus! Fleckfieber. Eintriff verboten!» – «Тиф. Вход воспрещен». Эта надпись спасала нашу семью от непрошенных гостей в течение всей оккупации. Не знаю, как нас миновала участь быть сожженными в доме. Дом на краю деревни, где было двое мужчин, лежавших в тифозной лихорадке, они сожгли.

Немного о сыпном тифе. Я не собираюсь открывать страницы учебника инфекционных болезней. Просто расскажу о признаках, которые наблюдал у своей сестры: высокая температура до 40°, сотрясающий озноб, холодный липкий пот, сыпь на теле, сильные головные боли, бред, который сопровождался двигательным возбуждением, когда больная буквально лезла на стенку.

Спал я в большой комнате на соломенном матраце, который мне постелила мать. Спальня сестры была рядом, так что я в любой момент мог оказаться рядом и помочь ей.

Подниматься с постели она еще не могла, поскольку эта болезнь изматывает силы больного, как бы парализует мышцы и сковывает мозг. Как только хворь покидает тело, сделав его немощным, силы постепенно восстанавливаются и выздоравливающие начинают учиться ходить. Вначале Наташа медленно передвигалась по дому, а затем стала выходить на улицу.

Но, как говорится, «беда одна не ходит». Вскоре слегла мать, и мне вновь пришлось обращаться к фельдшеру. Теперь в амбулатории находились раненые советские военнопленные, так как раненых немецких солдат отправили в тыловые госпитали на долечивание.