Я взяла тело. Оно было скользким, гладким и теплым, но только от воды. Я положила его на ткань и наклонилась так, чтобы Земия не видела. Я смотрела, как из обрезанной пуповины, торчащей из живота младенца, сочится кровь. Тонкая розоватая струйка — вполне достаточно. Я коснулась ладоней, лежавших по обе стороны от головы. Посмотрела на следы крови, оставленные моими пальцами на бледной морщинистой коже. На ряды ребер, выпиравших из подъема грудной клетки.
«Принцесса, — подумала я, — нам надо торопиться», и комната вокруг меня исчезла.
Я открыла глаза. Я стояла на коленях, как и прежде.
— Госпожа Нола. — Голос повитухи. Ее тень маячила у входа; за ней виднелась тень Халдрина. Я посмотрела на них, потом опустила глаза и попыталась сосредоточиться на расплывающемся пятне, младенце.
— Нет смысла, госпожа, ничего не поделаешь. Идемте. Давайте я ее заберу. Королева, вышел послед. Я…
Младенец издал булькающий звук. Он шел из живота, а может из легких, но оказался достаточно громким, чтобы повитуха замолчала. Все замерли. Все, кроме Земии, которая поднялась из ванной с волной воды и опустилась на колени рядом.
Мое зрение прояснилось. Я видела, как поднимается и опускается грудь ребенка. Видела толстую густую пену, лившуюся изо рта и носа. Видела, как мои пальцы стирают жидкость и замирают на губах, которые подергивались и надувались.
— Да защитит нас Узор… — прошептала повитуха.
Глаза младенца открылись. Дымчато-серый цвет скрывался за прозрачным слоем белого. Они смотрели на меня, хотя не видели.
— Что ты сделала? — прошептала Земия. Наверное, эти слова слышала только я. Я не смотрела ни на нее, ни на Телдару, который окликнул меня от дверного проема. Я не смотрела на короля, который опустился на колени и всхлипывал.
— Добро пожаловать, — уверенно произнесла я, когда младенец начал плакать. — Добро пожаловать на твой Путь.
«Только он не твой, — подумала я. — Ты была мертва. Я воссоздала тебя, и единственный Путь, который у тебя есть, мой».
Глава 38
— Ты моя. — Он провел ладонями по моим рукам и остановился на бедрах. Я лежала в постели обнаженная; чуть раньше я вымылась, но не стала надевать чистую рубашку. Он гладил мои бедра, ноги, и я что-то сонно пробормотала. Не слова — вопросительный звук.
— Я учил тебя, Нола. Я показал тебе Узор, который можно видеть только с кровью, а ты мне противилась, подчинялась, но ни разу до сегодняшнего дня, до рождения этого ребенка, не использовала его самостоятельно. Не делала ничего подобного. — Он опустил голову. В отсветах пламени камина его волосы сверкали красным. Он поцеловал мой живот, потом спустился ниже, и я очнулась, объятая огнем.
Когда он поднял голову, на его щеках были слезы.
— Я рада, что ты мной гордишься. — Мой голос был хриплым. Ворот его рубашки опустился. Я не могла отвести взгляда от его ключицы, такой прекрасной — светящейся, изогнутой, гладкой. Мне хотелось ее коснуться. Во рту была горечь.
— Я бы хотел тебе что-нибудь дать, — сказал он.
Я сглотнула.
— Ты можешь. — Я вновь сглотнула и попыталась все обдумать, но не слишком долго, иначе вряд ли вымолвлю хоть слово. — Ты мог бы меня воссоздать. Мог бы вернуть мне мои слова — сейчас, не потом.
Я ожидала, что он рассмеется, но нет. Он смотрел на меня, и в его глазах не было золота — возможно, его затеняли слезы. Потом он отстранился. Он вновь положил руки мне на бедра и сжал их; я не сопротивлялась, даже когда он перевернул меня на живот и стянул с постели. Моя щека прижималась к одеялу, колени стояли на полу. Он развел мои руки в стороны и вытянул вдоль края кровати. Я была неподвижна. Мои пальцы не сжимались, когда он двигался за моей спиной. Его обнаженная плоть была на мне. Я чувствовала жар, его крепкие мышцы, его руки, которые гладили меня и себя.
Он прикусил мое ухо и застонал. Его дыхание щекотало, и я чуть дернулась, не в силах лежать спокойно; он застонал вновь и плотно прижался ко мне. Я не двигалась. Так было надо, и неважно, что он делал.