Узор из шрамов

Телдару было четырнадцать, Халдрину — девять, и они все утро ждали белакаонскую делегацию. Та прибыла в полдень. Вероятно, так планировали белакаонцы, желая, чтобы солнце было ярким и подчеркивало их цвета. Восторг Халдрина был, как всегда, очевиден — он прыгал с ноги на ногу, свешивался со стены башни и махал рукой так, словно знал их всех. Когда няня принялась его ругать, он надулся, но через несколько минут снова склонился над улицей, болтая с Телдару.

— Дару, посмотри, вон тот большой человек, наверное, король, а на нем ночная рубашка! А эти блестящие веера, они что, сделаны из ракушек? У них зеленая одежда! Я никогда не видел такого зеленого — он почти как желтый. Их кожа еще темнее, чем я думал. Дару, Дару, взгляни на барабаны! Как они их только дотащили? Как не потопили свои корабли? Я так рад, что они нам больше не враги!

Телдару заметил сестер еще до того, как делегация вошла в Тронный зал. Он не знал, что они сестры, не знал их имен, потому что стоял на вершине башни, но запомнил эту сцену навсегда. Высокая, худая Нелуджа смотрела прямо перед собой. Темно-оранжевый платок на ее волосах был завязан узлом позади шеи. Рядом с ней Земия, казалось, танцевала. Она была ниже сестры и больше похожа на женщину: высокие, полные, крепкие груди; высокие, полные, крепкие ягодицы; красивые ноги. Дул ветер, и все эти детали было нетрудно разглядеть — ткань ее длинной бесформенной одежды раздувалась и облегала тело. В волосах были ленты с драгоценными камнями, завязанные сотнями маленьких узлов. Она смотрела по сторонам, даже вверх, на встречавших сарсенайцев. Ее белые зубы сверкали, окруженные темно-коричневой кожей.

В Тронном зале гудели голоса. Белакаонский король (моабу, как его называли) говорил с акцентом, похожим на текучий мед, из-за чего знакомые слова было трудно разобрать. Телдару не прислушивался (первый официальный визит… годы вражды сменились годами дружбы… торговля, торговля…), пока моабу не представил девочек.

— Моабе Земия, — сказал он, и девушка с лентами в волосах вышла вперед, улыбаясь белозубой улыбкой. — Моя младшая дочь. И испа Нелуджа, вторая младшая. — Высокая тоже сделала шаг, но она не улыбалась. — Мой сын дома. Ему шестнадцать, достаточно, чтобы поиграть во власть. — Большой человек обратил свой взгляд на Телдару и Халдрина, которые, как всегда, стояли вместе у подножия трона короля Лорандела. — А это, — сказал моабу, — должно быть, сыновья короля Сарсеная?

Король Лорандел покачал головой.

— Нет, брат-король. Не оба — только Халдрин. Это мой единственный ребенок. Двух других я потерял много лет назад из-за лихорадки, еще до смерти моей королевы. А это, — он указал на Телдару, который был рад, что стоит рядом с Халдрином, маленьким и низким даже со своей копной русых волос, — Телдару. Он провидец — ученик, любимец своего учителя и моего сына.

Учитель Телдару, старый Вервик, вспыхнул. Он был злобным и, возможно, ненавидел Телдару так же, как белакаонцев.

— Провидец, — сказал моабу и нахмурил кустистые брови.

— Прорицание, — отрезал Вервик. — Видение будущего или прошлого.

Моабу улыбнулся и положил огромную руку на плечо своей дочери Нелуджи (для этого ему пришлось вытянуться).

— А, испу! Она испа. Видения, да.

— Что ж! — сказал Лорандел Вервику, который был уже нездорового красного цвета. — Два королевских ребенка и два провидца! Они должны прогуляться и поговорить друг с другом. Возможно, им стоит выйти во двор прорицателей. Халдрин, Телдару, покажите девочкам дорогу.

Двор прорицателей, такой красивый с его деревьями, прудом и змеящимися дорожками.

— Это ваши самые большие деревья? — спросила Земия, положив руки на бедра (одежда подчеркнула изгибы ее тела).

— Да, — сказал Халдрин. Он смотрел на нее — ребенок, такой невинный и защищенный, никогда не видевший ужасов, которых Телдару насмотрелся в нижнем городе.

— Хм. — Земия направилась вперед. За ней шла Нелуджа, подняв лицо к небу. — А это, — продолжила Земия, указывая на пруд, — ваша единственная вода?

— У нас есть колодцы, — сказал Халдрин, — фонтаны, а за городом река, и…

Земия засмеялась. Первый из множества ее смехов — низкий, горловой, презрительный.

— Ты хорошо говоришь на сарсенайском, — сказал Телдару. Халдрин ковырял ногой дорожку.

— Конечно. Отец велит нам учить языки всех стран, которые мы захватываем.

— Земия, — устало произнесла Нелуджа.

— Правда? — спросил Телдару. — И как вы их захватываете? Острыми ракушками и бешеными рыбами-воинами?

Белки ее глаз были как зубы, неестественно белые, словно какой-то художник выточил их из полированного мрамора. Центры были темно-карими и черными, а ресницы — густыми.

— Приезжай в Белакао, — с фальшивой улыбкой сказала она, — и я прикажу нашей рыбе-менестрелю для тебя спеть.

Он попытался улыбнуться, но его улыбка больше походила на гримасу. Он был зол, зол с тех самых пор, как увидел ее танцующей у ворот замка, словно она всегда знала Сарсенай. Испорченная белакаонская девица — что она может знать, кроме островного дикарства?