Узор на снегу

Около половины двенадцатого музыканты стали складывать инструменты, а гости потянулись в гардероб за пальто и ботинками, чтобы отправиться на ночную рождественскую службу. Лилиан вышла под руки со Стеф и младшим Мелвиллом, словно стараясь ими огородиться от него.

Прекрасно, подумал Тим, я могу и потерпеть. Но так или иначе, мы выясним наши отношения еще сегодня.

Возможно, если бы ее так не тронула безыскусная красота деревянной часовни и ночной службы, она была бы более внимательной к окружающему потом, когда все стали выходить в темноту рождественского утра. Но в своем приподнятом и несколько отстраненном настроении она не заметила Тимоти, стоявшего в тени двойных дверей и внезапно оказавшегося рядом с ней на ступеньках.

— Мне нужно кое-что вам сказать, — тихо проговорил он, преграждая ей путь.

— Как, прямо здесь и в такое время? — подозрительно спросила она. — Это невозможно!

Но Тимоти был непреклонен.

— Здесь и сейчас, Лилиан.

Она вздохнула, не скрывая нетерпения.

— Хорошо, сейчас, если вы настаиваете. Но поскольку нам все равно идти в одном направлении, вы можете сказать это по дороге домой.

— Нет. Вокруг слишком много людей, а я не хочу, чтобы нас подслушали. В любом случае… — он показал большим пальцем через плечо на открытую дверь часовни, — я должен все здесь закрыть, прежде чем отправляться спать.

Она чувствовала себя как овца, отбитая от стада волком. Остальные уже рассеялись; те, кому надо было возвращаться в главное здание, пошли направо, а жившие в гостевых домиках — налево. И никто не обернулся, чтобы посмотреть, идет ли она следом.

— Давайте войдем внутрь, — сказал Тимоти, беря ее за руку. — Здесь слишком холодно. И на тот случай, если вам интересно, скажу: у меня нет никаких задних мыслей.

— Еще бы! — воскликнула Лилиан, стряхивая его руку. — Часовня — неподходящее место для соблазнения.

— Согласен.

Усевшись на краешек ближайшей скамьи, она сложила руки на коленях и вопросительно посмотрела на своего спутника. Однако тот не спешил продолжать.

— Итак, Тимоти, — сказала она, когда напряжение стало невыносимым, — я здесь, и я вас слушаю. Неужели то, что вы хотели сказать, так важно, и нельзя было потерпеть до утра?

— Я хотел еще раз сказать вам, как сожалею о… случившемся прошлой ночью.

— Вы уже говорили это. Повторяться…

— И объяснить свою реакцию. Это было нечто большее, нежели простая, сорвавшаяся с языка оговорка. — Он засунул руки в карманы куртки, которую надел поверх вечернего костюма, и мрачно уставился на простой деревянный крест, висевший на стене над покрытым столом, служившим алтарем.

Через какое-то время Тимоти заговорил снова:

— В каком-то смысле вы виноваты в том, что это случилось.

— Я виновата? — с негодованием повторила Лилиан.

— Если бы вы оказались такой, как я ожидал…

— А чего вы ожидали? Более изощренной партнерши, лучшей любовницы?

— Женщины более… искушенной. — Словно не в силах смотреть ей в глаза, говоря то, что собирался сказать дальше, Тимоти принялся ходить по часовне и гасить свечи. — Вы можете отрицать это сколько угодно, Лилиан, но я был вашим первым мужчиной, и именно из-за этого я снова ступил на дорогу, по которой, как думал, никогда больше не пройду. Видите ли, Морин тоже была девственницей.

— Думаю, ей не хотелось бы, чтобы вы рассказывали об этом, как и мне не хочется это выслушивать. То, что происходит между мужем и женой, вряд ли стоит обсуждать с другой женщиной, тем более в таком месте.

— Если бы она не была девственницей, — продолжал он, пропустив ее замечание мимо ушей, — я бы никогда на ней не женился.

Лилиан словно обдало ушатом холодной воды.

— Конечно нет, — деревянным голосом откликнулась она. — Мужчина вроде вас не подбирает объедки с чужого стола.

— Вы не поняли, — сказал Тимоти, дотягиваясь до высокого деревянного подсвечника на алтаре.

О, она поняла. Слишком хорошо поняла! Влюбиться в мужчину, которого знаешь всего несколько дней, еще простительно, но не понимать, какую цену придется заплатить за то, что сдалась ему так легко, — этому нет никаких оправданий!

Мне еще повезло, что Тимоти не предложил денег, с истерическим внутренним смешком подумала она, но, возможно, на Аляске это не принято. Или, может быть, то, что он занялся со мной любовью, было его подарком к Рождеству?

— То, что произошло между нами, — продолжил он, по-видимому собираясь ткнуть ее носом в правду, — было чем-то…

— Чем-то? — выкрикнула Лилиан, едва не разражаясь теперь слезами.

Это было для нее всем! Потому что она сберегала себя для этого мужчины. Потому что она любила его… Проклятье!

— Особенным, — сказал Тимоти.

— Нет, — ответила Лилиан. — Секс легок и необременителен, когда ограничивается только тем, что два тела приникают друг к другу на короткое время, а потом равнодушно отворачиваются.

— У нас было совсем иначе, Лилиан.

— Для вас — возможно, но не для меня. Человек должен быть готов к разочарованиям, когда отдает что-то драгоценное незнакомцу.

— Пожалуйста, — взмолился Тимоти, — не принижайте ни себя, ни меня!

Но его раскаяние было слишком слабым и пришло слишком поздно. Непоправимое уже свершилось.