Павел снял себе и Косте квартиры в Москве. И, в отличие от других, им не надо было вкалывать на какой-нибудь стройке, ломать хребет, чтобы потом с трудом сводить концы с концами. А риск? На самом деле, если действовать с умом, риск был минимальным. Человеку голова дана для того, чтобы не попадать в ловушки. А на место тех старушенций или мальчишек, которые торговали расфасованными пакетиками, если и заметали их, тотчас приходили новые.
Теперь Костя мог сосредоточиться на том, что засело занозой в груди.
— Так что тебе сказали? — спросил он, глядя немигающими глазами на Павла.
— Человек им нужен, — ответил Павел. — Но в такие места нам с тобой не попасть, — вздохнул он. — Туда берут только от Макарыча. А он знаешь как проверяет людей? Ни КГБ, ни ФСБ такие проверки не снились. Если заявишься к ним, им ничего не стоит устроить за тобой слежку. Это не менты, их вокруг пальца не обведешь. Выяснят в два счета, чем ты... мы промышляем, и... все. Ставь три креста. Скажи спасибо, если оставят, как есть. А могут и сдать куда надо. Нет, я тебе советую — не связывайся с ними.
Костя сжал кулаки.
— Ладно, ладно. Попробую встретиться еще с одним человеком...
После разговора с Павлом Костя не шел из ресторана — почти бежал. Ему надо было хоть куда-то выплеснуть переполнявшее его нетерпение. Попадись ему под руку что-нибудь, что он мог бы скрутить, сломать, разбить, ему стало бы легче. Чувство, которое гвоздем сидело в его душе с тех пор, как он нечаянно увидел рядом со Светкой этого сморчка, чучело в шляпе, сделавшего все, чтобы она поехала поступать в Москву, не исчезало. Она сама поцеловала его. Сама! Никто ее не заставлял!
Косте тогда показалось, что началось солнечное затмение. Он едва не выскочил и не набросился сразу на этого идиота. Только каким-то страшным усилием воли ему удалось заставить себя уйти. В тот день он не помнил, где был. В памяти осталась картина того, как ночью он снова оказался возле дома Светланы. И как увидел кота, который тогда помешал ему. А наутро он проснулся с таким ощущением, будто сбросил часть груза. И ему показалось, что он нашел решение: Светка должна остаться одна, тогда она поймет по-настоящему, кто в этой жизни может служить ей опорой. Хорошие бабки он уже начал заколачивать. И со временем станет в этой пирамиде на другую ступеньку, где его уже просто так не возьмешь. У него будет все. И Светлана тоже будет его. Никуда она не денется. Когда начнут исчезать все, кто возникает рядом, и она всякий раз будет оказываться одна, ей ничего другого не останется, как смириться. Все очень просто. В глазах Кости снова промелькнуло что-то странное — они заблестели, словно он спал наяву или жил в каком-то другом, параллельном мире.
В дни, когда Костя оказывался во власти этого состояния, он мог сутками ходить пешком, мог совсем ничего не есть, пока не происходило нечто, что приносило успокоение. И тогда он возвращался в квартиру, которую снимал, и спал несколько суток. Просыпался страшно голодный, съедал все, что оставалось в холодильнике, и после этого на какое-то время наступало затишье.
Иной раз его посещали воспоминания. С одной стороны, отчетливые — он мог бы описать очень многое из произошедшего. Но в то же время эти события были очень далеки, словно он смотрел на них, перевернув бинокль. То, что случилось недавно, воспринималось так, будто прошло уже года три-четыре, а то и пять с тех пор. Что-то помнилось особенно ярко, а что-то расплывалось. Например, события у водохранилища... Как он наткнулся на этого сморчка, который размахивал кисточкой. Как тот оглянулся, хотел поздороваться, но вдруг замер с кисточкой в руках. А Костя просто взял и сунул его головой в воду. Только когда на поверхности всплыл последний пузырь, он отпустил обмякшее тело. Куртка осталась на берегу. Костя хотел швырнуть ее туда же, в воду, но зачем-то аккуратно — как привык в армии — сложил и оставил возле мольберта. И после этого пошел прочь неторопливым спокойным шагом. Любой грибник, увидев его, решил бы, что Костя тоже занялся сбором даров природы, благодаря которому здесь во многих семьях водились живые деньги. Но его пестрая корзина, которую он и в самом деле держал в руках — в последнюю минуту мать сунула у дверей, была пуста. Что с тайным удовлетворением отметила бабка Таня, из свойственного ей любопытства бросившая быстрый взгляд из-за занавески. «Все тащщут ведрами, а ён и грибочка не нашел», — сообщила она соседке Евдокии, которая зашла к ней вечерком поболтать. Злорадство, прозвучавшее в ее голосе, не укрылось от Евдокии.
— И чегой ты на них зуб точишь?
— Зуб? — протянула бабка Таня. — Да ты посмотри, сколько они оттяпали мово огорода! Называется, забор выстроили. Только землю отхватили — и все. У себя-то ни на волосик лишнего не зацепили.
— Да что тебе эти десять сантиметров, — махнула рукой Евдокия. — Все равно скоро не сможешь обрабатывать. А так — гляди, забор хороший имеется.