Узор счастья

Светлана сделала быстрый набросок и зашагала дальше. Ее не покидало ощущение, что она попала в райский сад. Контраст с Москвой, с ее пронзительно-холодными ветрами, вялыми сумерками, серой пеленой неба был особенно разительным.

Прежде при слове «Африка» Светлане всякий раз почему-то вспоминались слова Астрова из «Дяди Вани»: «А должно быть, в этой самой Африке теперь жарища — страшное дело». Самое забавное, что жарищи-то и не было. Не только потому, что они счастливо миновали это время года, но и потому, что Драгомея находилась ниже — на той широте, где жара ее не настигала.

Спокойствие океана, осторожно приникавшего к ее ногам влажными губами, ничуть не обманывало Светлану. Этот могучий хитрец мог прикидываться кем угодно, но мощь стихии ощущалась даже в неясном всплеске. Ленивое движение, но сколько за ним силы. Увязая во влажном песке, она побежала вдоль берега. Табличка, написанная на французском и воткнутая в песок, гласила: «Купаться во время отлива очень опасно».

— Еще бы не опасно, — пробормотала она про себя, любуясь гладью воды — обманчиво тихой и нежной. — Как потащит за собой, не вырвешься из этих объятий.

«Ну вот, — опять усмехнулась она, — теперь «объятий». Лексикон у тебя, дорогая, становится на редкость однообразным».

Определенно — она влюбилась. Влюбилась с первого взгляда в эту чудесную страну. Солнце оборвало светящуюся пуповину, которая связывала его с океаном. Это походило на мягкий рывок. И цвет его снова переменился. Смотреть на него не прищуриваясь Светлана уже не могла. Две стихии — вода и солнце — начали существовать по отдельности.

«Пора идти в галерею», — подумала Светлана, но эта мысль не отдалась в ней с досадой или огорчением. Глядя на работы Максима, навеянные Африкой — он ни разу не выставлял их в Москве, — она пыталась угадать, какой смысл он вкладывал в них. Пыталась прочесть настроение, понять символику, и день пролетал как один миг.

Стряхнув шелковистый песок — ноги уже успели обсохнуть, пока она дошла до конца пляжа к тому месту, где начинались первые тротуары, — Светлана обула босоножки и двинулась в сторону главной улицы. Там находилась галерея. Служители уже открыли двери, и она вошла внутрь. Следом через несколько минут появился Даня. Такой же оживленный, как и она сама.

Они остановились возле последних ящиков, где были сложены работы Максима. Рядом с ними уже стоял рабочий с инструментами. Время от времени по залам проходил владелец галереи, он смотрел, как висят работы. Поскольку Даня и Светлана следовали указаниям самого автора и развешивали картины в той последовательности, как было указано в записке Максима, — никаких возражений у владельца, мсье Дюдьваньона — сдержанного, невысокого роста француза с тщательно ухоженными усиками, — не было. Судя по всему, он оставался доволен старательностью помощников, приглашенных известным художником.

Они бы все сделали вовремя, потому что оба страшно боялись не успеть. Но накануне вечером, перед уходом, Светлана прошла еще раз по первому залу и поняла, что вызывает у нее смутное недовольство. «Автопортрет». Нарочито ровный, спокойный фон. И его лицо. Пристальный взгляд пронзительно-голубых глаз. Легкий разворот плеч, так что он, казалось, вот-вот повернется и уйдет. Непослушная прядка волос падает на лоб. Рот спокоен, но четкая линия губ говорит о решительном, несгибаемом характере. Глядя в глаза художнику, Светлана невольно вздрогнула. Какую-то долю секунды она чувствовала на себе точно такой же взгляд, когда сидела в аудитории. Усилием воли ей удалось отогнать эти воспоминания. Сейчас дело было не в ней и не в ее чувствах. Сейчас главное — понять, почему ей кажется, что две работы, которые располагаются по обеим сторонам от портрета, кажутся не совсем уместными, вялыми рядом с этим напряженным взглядом.

По мнению Максима, автопортрет должны были окружать два пейзажа. Сами по себе эти пейзажи выглядели замечательно. Сочные, яркие, живые. Но рядом с автопортретом должно было находиться что-то, что каким-то образом либо подчеркивало бы, либо уравновешивало внутреннюю напряженность.

— Что? — спросила она себя, мысленно перебирая картины, которые знала уже назубок.

Это ощущение — что здесь должны висеть другие работы — не покидало ее с первой минуты. И, останавливаясь всякий раз возле этой стены, она снова чувствовала неудовлетворенность. А что, если попробовать перевесить пейзажи на другое место? Вопреки желанию автора. Не слишком ли много она хочет взять на себя? — подумала Светлана. А все же? Если попробовать? В конце концов всегда можно все вернуть на прежнее место. Она решила посоветоваться с Даней. Тот с сомнением покачал головой.

— Ну посмотри сам. Здесь — сумерки, тон приглушенный. И здесь тоже. Они гасят автопортрет. Давай попробуем что-нибудь другое.

— Что именно?

— Из второго зала. Где куст с птицей и натюрморт с маской и оружием. Помнишь? С одной стороны будет эта маска — черные прорези глаз, рта, под ней — копья, стрелы, щит — все такое ритмически напряженное, острое, резкое. А с другой — куст и птица.