Узор счастья

Светлана, забыв про сумку, подошла поближе к наброску, который сделала с особняка и который Елена Васильевна вставила в паспарту и повесила на стену рядом со старой фотографией. На этой фотографии у ворот особняка (он виднелся в глубине двора, и Светлана прежде не обращала на него внимания — просто дом и все) стояла маленькая девочка в белом платьице, панталончиках, с распущенными волосами и бантом на макушке.

— В те времена мне казалось, — заметила Елена Васильевна, останавливаясь рядом с фотографией и наброском, — что сад невероятно большой. И у меня там были свои таинственные уголки. А когда мы с тобой проходили мимо, поражалась, насколько он, по сути, маленький...

Когда мама садилась на скамейку и задумывалась о чем-то своем, я осторожно подкрадывалась к яблоне, которая росла в самом дальнем конце — там у забора были заросли лопухов, садовник почему-то не считал нужным их трогать. Я все надеялась, что найду там маленького ребеночка. Меня уверяли, что мама нашла меня в саду, вот и я заглядывала под лопухи — а вдруг там лежит младенец? Разумеется, девочка. Я мечтала, что буду ее воспитывать. Про то, где нашли старших братьев, я не спрашивала. Отчего-то была уверена, что их могли отыскать только в лесу, в поле, на речке или где-нибудь еще, но только не там же, где меня.

— И у камина были эти головки в стиле модерн?

— Мне они казались феями. И я мечтала проснуться посреди ночи и посмотреть, как они разговаривают между собой, посмеиваются или поют.

— И то, что я тебе описала, похоже на то, что было?

— Такое впечатление, что особняк восстанавливали по старым фотографиям. Их сохранилось немало, хотя бы потому, что у нас бывало много замечательных и известных людей того времени: писатели, музыканты, поэты, певцы, режиссеры. Мать умела приветить и обаять кого угодно. И многим старалась помочь. Что касается отца, то он задолго до моего рождения сотрудничал с отцом Цветаевой, очень много картин купил сам и передал в дар Румянцевскому музею.

«Надо же, мой любимый», — подумала про себя Светлана. Сейчас ей вспомнилось, как однажды Елена Васильевна обмолвилась о картинах в музее на Волхонке, но потом вдруг оборвала себя на полуслове. Время было иное, и ей явно не хотелось продолжать разговор на эту тему. А Светлана и не придала ему особенного значения. Но сейчас многие разрозненные фразы, отдельные слова, какие-то фотографии, которые, бабушка торопилась переложить, сложились в единое целое.

— А там, где сейчас мастерская, что было раньше?

— Танцевальный зал. Отказаться от него мама не могла, потому что очень любила танцевать. Не меньше, чем ездить верхом. Но я, конечно, уже не застала те времена. Даже голод и холод почти не запомнила...

Елена Васильевна говорила обо всем с легкой усмешкой на губах, пока они шли к остановке. Вскоре автобус подошел, двери распахнулись, и пассажиры, отталкивая друг друга, кинулись занимать места.

— До свидания, Ланочка, — сказала Елена Васильевна, вопросительно глядя на нее — получила ли внучка то, что хотела. Обрела ли хотя бы частичку покоя, как и надеялась? Кажется, да.

Светлана кивнула:

— До встречи!

Елена Васильевна едва успела прилечь, чтобы немного отдохнуть, как внизу раздался стук.

«Кто бы это мог быть?» — подумала она, недоумевая, и отправилась открывать.

В дверях стоял высокого роста широкоплечий мужчина. Сначала Елена Васильевна не узнала его.

— Здравствуйте. Меня зовут Максим Матвеевич Муратов, — представился он. — А вы — Елена Васильевна.

— Здравствуйте, — ответила она. — Проходите...

Максим поднялся следом за ней на второй этаж и обвел комнату глазами художника, отмечая и папки с рисунками, и ширму, и манекен в углу, и машинку. На стенах — картины, эскизы, наброски... И рядом с креслом, на которое ему указала Елена Васильевна, рисунок особняка в Осеевском переулке.

Не пропустил Максим и того, что рядом с этим наброском висела фотография.

— Вы позволите? — спросил он и остановился как раз на том месте, где еще совсем недавно стояла Светлана.

Ему понадобилось гораздо меньше времени, чем Свете, чтобы сделать кое-какие выводы, хотя в этой хрупкой седовласой женщине ничего не осталось от той златокудрой девочки с фотографии.

— Этот особняк принадлежал вашей семье? — спросил Максим поворачиваясь.

Елена Васильевна кивнула.

— Ну да! — проговорил Максим. — У Светланы фамилия по отцу...

— Разумеется, — улыбнулась Елена Васильевна. — А вы прямо из Москвы?

Теперь кивнул Максим. И подумал, что все это начинает напоминать китайскую церемонию. Больше всего на свете он не любил неопределенные ситуации. И тем не менее, наверное впервые в жизни, не знал, с чего начать.

— Я три часа провел за рулем, — начал он.

— Сейчас я поставлю чайник, — отозвалась Елена Васильевна.— Идемте на кухню.