Узоры на коже

Ух, тайны какие-то, скелеты из шкафов выпрыгивают. Любопытно.

— Так, Юра, может быть, ты наконец-то выберешься из своей скорлупы и посмотришь на мир не через мутное стекло? Хватит уже прошлые обиды баюкать.

— Понятия не имею, о чём ты.

А мне вот интересно. Присаживаюсь на кушетку, чтобы не пропустить ни единого мгновения этого увлекательного представления.

— Ты ведь не просто так на мальчика взъелся, да? Это всё из-за той истории? Но он не такой, разве ты не видишь?! И Полина другая!

Юра вздрагивает и кидает предостерегающий взгляд на мать, но ту уже не остановить.

— Юра, мы сейчас со Стасиком уедем, потому что ему незачем обо всём этом знать, а ты постарайся уж объяснить Павлу, что всё это значит. Но запомни, если не сделаешь этого, то ты мне не сын. Я и так слишком долго молчала.

— Мам… — В голосе столько мольбы, но Жанна непреклонна.

— Юра, не один ты угрожать умеешь. Уверена, что ты можешь доверить Павлу эту тайну, он хороший человек, поверь моему чутью. — И резко развернувшись на каблуках громко говорит: — Станислав, поехали домой.

Стас пожимает мне руку, кидает прощальный взгляд, полный восхищения, на мои инструменты, который так и не успел как следует рассмотреть и прощается.

— Одни проблемы от баб, — замечает Юра, когда дверь студии закрывается за внезапными гостями. — Может, выпьем? Есть коньяк? Виски тоже сгодится.

Киваю и через минуту приношу бутылку. Первую порцию выпиваем молча, да и во время распития второй стопки разговаривать не очень-то и тянет. На самом деле мне мало интересно всё, что захочет мне рассказать этот человек, но если это способно что-то изменить, то так тому и быть.

— Эта история настолько давняя и я так усиленно пытался все эти годы о ней забыть, что сейчас говорить об этом почти невозможно, но я постараюсь.

— Валяй, я весь внимание.

Разливаю ещё по чуть-чуть, и Юра выпивает залпом, даже не поморщившись.

— Только об одном тебя прошу: пускай Полина не узнает об этом, хорошо? Во всяком случае, не сейчас. Когда-нибудь этот момент наступит, но пока, боюсь, всё только хуже может стать. Обещаешь?

Спиртное уже заметно ударила ему в голову, и в глазах появился лихорадочный блеск, а на лбу проступила испарина.

— Никогда треплом не был и не намерен начинать.

Юра долго смотрит не меня, будто под кожу влезть пытается, но я выдерживаю его взгляд, потому что камни за пазуху складывать не привычный.

— Понимаешь, Поля моя дочь. Ты понимаешь это?

— Да, вроде, не дебил.

— Не-ет, ты всё-таки не понял, — машет рукой перед моим лицом и криво улыбается. — Она только моя дочь, Анжела ей не родная мать. Уяснил теперь?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Молчу, пытаясь переварить эту информацию, но в голове не укладывается, при чём тут я. Даже, если бы Поля была круглой сиротой ничего это не изменит.

— Не ожидал? — надсадно смеётся и запускает руки в волосы, ероша их на затылке. — Её мать сбежала от меня, когда Поле был месяц. Просто умотала с таким вот, как ты… Мотоциклистом разрисованным. Оставила, тварь, ребёнка голодным и уехала.

— Однако…

Наливаю и себе стопку, потому что на душе так паршиво, что впору на луну выть. Дыши, Брэйн, дыши, а думать обо всём этом будешь на трезвую.

— Вот тебе и "однако".

— Она, видите ли, влюби-илась, — протягивает, морщась. На лице отвращение, а в глазах слишком много боли. — И бросила нас. А потом тот ушлёпок и её бросил, но даже тогда она не вернулась, предпочла в канаве сдохнуть от передоза, чем дочь воспитывать. Но мне повезло, я встретил Анжелу.

— И правда, повезло.

— Теперь ты понимаешь, почему чуть от инфаркта не умер, когда о тебе узнал? — горько улыбается и сжимает пальцами переносицу, а мне даже жалко его становится. Хлебнул мужик, конечно, ничего не скажешь. — Когда увидел вас вместе, у меня в глазах помутилось. Казалось, судьба снова мордой тычет в главный кошмар моей жизни.

— Думал, история повторяется?

Медленно кивает и отводит глаза.

— Я всю жизнь боялся за дочь. — В голосе такая обречённость, что будь я впечатлительной барышней, разрыдался бы. — До паники и сердечного приступа боялся, что она повторит судьбу своей матери. Потому следил за каждым шагом, пути и дороги сам выбирал. Но когда Поля в тебя влюбилась, я был в бешенстве. Мне и сейчас это не очень по сердцу, откровенно говоря, но, наверное, готов попытаться смириться. Мама права, ты другой. Хотя бы не наркоман.

Какие странные у этого человека комплименты.

— Юра, я ведь всё понимаю и не скажу ни о чём Полине, клянусь. Я слишком сильно люблю её, чтобы больно делать.

— Правда любишь?

Кидает на меня испытующий взгляд, а я киваю.

— Но ведь неважно это всё. Ты у Полины прощения проси, я не обидчивый. Даже то, что бабки мне предлагал забыть готов.

— Простит? — Сейчас он похож на побитого пса, а у меня из головы не выходит то, что узнал.

— Она скучает, честно. Потому, уверен, простит. Поехали?

— Куда?

— К ней. Будешь с дочерью мириться.

* * *