Узоры на коже

— Вот весёлый мне и нужен! — заявляет, будто решившись на что-то. Надеюсь, Роджер не из тех, кто спит с дамами в беде и расстроенных чувствах, потому что секс с первым встречным не всегда заканчивается хорошо. Хотя она девочка взрослая, почти свободная, пусть делает, что хочет. Хуже, наверное, уже не станет.

— Только давайте подальше отойдём, видеть этот дом не хочу, — говорит Ася и почти бегом несётся вперёд. У неё истерика, понимаю это, но извечная привычка убегать порядком достала.

Отходим втроём метров на пятьсот, и минут через пять, что проводим в полной тишине, вдалеке слышится шум мотора, и одинокая фара рассекает тьму. Вскоре большой чёрный мотоцикл — наверное, самый большой, который видеть доводилось в жизни — тормозит рядом. Роджер снимает с головы шлем и окидывает нас внимательным взглядом.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Не пыльной дороги, товарищи, — разносится густой баритон в ночной тиши. — Незнакомым дамам — моё почтение и восхищение.

Ася издаёт смущённый смешок, когда Роджер слезает с мотоцикла и галантно кланяется.

— Роджер, — представляется и протягивает руку.

— Ася, — отвечает подруга, и её щеки алеют маковым полем, когда Роджер подносит её тонкую кисть к губам.

От наблюдения за этой парочкой отвлекает жужжание телефона в сумке. Достаю мобильник с чётким желанием отключить, чтобы никто не мешал, но взгляд падает на имя абонента. Не хочу с ним разговаривать, но любовь к нему, внутри сидящая, в кости впитавшаяся, сильнее обиды. Может, случилось что-то?

— Полина? — будто не верит, что это я, что трубку сняла.

Молчу, борясь с желанием сбросить звонок.

— Полина, ты собираешься домой возвращаться?

— Мне, по-моему, чётко объяснили, что к чему. Зачем эти вопросы?

— Ладно тебе, поигрались и хватит, — вздыхает тяжело, точно устал объяснять нерадивому дитяти элементарные вещи. — Что он тебе дать может?

А папа зря время терять не намерен, как посмотрю.

— Ты бы хоть спросил для приличия, что мне нужно в жизни, а там бы, может, и сам ответ нашёл.

— По нелегальным гонкам мотаться тебе нужно? В барах занюханых спиртным накачиваться? Татуировки набивать? Поля, я же навёл о нём справки: он с такими отбросами якшается, что волосы дыбом, приводы в полицию имеются за хулиганку. А баб у него сколько было? Не сосчитать. Дочь, я же не с потолка это всё беру, пойми меня.

Мне кажется, что мне о ком-то другом говорят, не о моём Паше. Отец засыпает меня фактами биографии Брэйна, но я не слушаю. Лишь вижу чуть вдалеке смеющегося мужчину, которого выбрало моё сердце, а всё остальное пусть покоится в прошлом. Отключаю звонок на фразе: "Да он тебя ради первой юбки бросит" и иду к Брэйну.

* * *

— Ах, какой мужчина, — вздыхает Ася, провожая взглядом удаляющегося к барной стойке Роджера. — Жаль, не в моём вкусе.

Мы остались за столиком вдвоём, а вокруг снуют и мигрируют посетители "Бразерса". Многие двигаются ближе к сцене, где молодые парни в рваных джинсах и растянутых майках-алкоголичках настраивают музыкальные инструменты. Солист шипит в микрофон, проверяя качество звука, а гитарист — щуплый парнишка лет восемнадцати с длинной чёрной чёлкой — перебирает струны с самый серьёзным выражением лица. Потешные какие.

У меня такое настроение, когда попеременно хочется то плакать, то смеяться. Напиться бы, но алкоголь в горло не лезет, как и еда, хотя стол и ломится от закусок. Мужчины любят покушать, а Брэйн голоден, кажется, всегда.

Из головы не выходит разговор с отцом. Факты биографии Брэйна, которыми торопился забросахть меня, надеясь таким способом вернуть домой — должны были, наверное, повергнуть в шок, вызвать отвращение, возмутить даже. Но я взрослая девочка и умею отделять зёрна от плевел. Давно уже в курсе, что за холёным, приличным фасадом не всегда скрывается хороший человек. Часто самые большие и добрые сердца бьются в груди тех, кто далёк от условностей и не вяжет на шее галстук. В конце концов, галстук всегда можно надеть, и туфли начистить — не проблема ведь, а жестокость и злобу никакой белой рубашкой не прикроешь. Какой толк, что Саша носит идеально пошитые костюмы, а в кармашке торчит платочек в тон галстуку, если он гнида полная?

— Поля, ты меня извинишь? — спрашивает Ася, отводя взгляд. — Это я виновата, что Саша так много узнал. Должна была держать язык за зубами.

— Да не парься ты. Гад он и сволочь, не хочу больше о нём говорить.

Ася вздыхает и мнёт в пальцах кусочек хлеба.

— Дядя Юра сильно ругался?

— Ася, я же не двойку по физкультуре получила. Ругался… Это даже слабо сказано, он в ярости был.

— Ужас какой. Расскажешь?

Киваю и пересказываю всё, что произошло в доме и в кафе. По мере того, как выкладываю всё новые подробности, глаза подруги всё сильнее округляются.

— Надо было ему сильнее врезать, — заявляет и бьёт рукой по столу. Когда-нибудь она точно разломает чью-то мебель. — Нет уж, я так это не оставлю. Он у меня ещё попляшет.

— Ася, держи себя в руках, — прошу, обнимая её за плечи. — Не руби с плеча, хорошо?