Узурпаторы и самозванцы «степных империй». История тюркомонгольских государств в переворотах, мятежах и иностранных завоеваниях

Соответственно, у потомков Идигу появилось новое основание для борьбы за власть: амбициозных мангытов уже не устраивал даже тот факт, что они стали бессменными бекляри-беками при ханах-Чингизидах. Согласно эпосу «Идегей», уже Нур ад-Дин стал требовать от отца, чтобы тот либо сам стал ханом, либо возвел на престол его, Нур ад-Дина[387]. Аналогичным образом, в одном татарско-ногайском шеджере ханом также назван бий Муса[388], фигурирующий в исторических сочинениях с довольно-таки неопределенным титулом «Хаким Дешт-и Кипчака»[389]. Но это — эпические произведения, к информации которых следует относиться с осторожностью.

А единственная попытка присвоения ногайским правителем ханского титула датируется весной или летом 1537 г. — это сообщение бия Сайид-Ахмада в послании великому князю московскому, что он сел «во царево место», т. е. фактически приравнял себя по статусу к ханам-Чингизидам, попытавшись ввести также и соответствующую иерархию, распределив между родственниками посты калги, бекляри-бека и пр. Однако его претензий на равенство ханам из «Золотого рода» никто из государей не признал, поэтому Уже осенью того же 1537 г. Сайид-Ахмад вернулся к практике подставных ханов и возвел на трон некоего Хан-Булата[390]. Надо думать, что претендент на престол счел свое положение достаточно Устойчивым, поскольку к этому времени потомки Идигу укрепили созданную при нем легенду о своем происхождении от почитаемого Мусульманского святителя браками с представительницами сослоВИЯ сайидов — потомков пророка Мухаммада по линии его дочери Фатимы[391].

Соответственно, статус ногайских правителей в Дешт-и Кипчаке постоянно возрастал: со временем потомков Идигу стали именовать не просто биями, а улу-биями, т. е. великими князьями, или даже титулом «бий-хазрат», весьма удачно переводимым русскими толмачами как «княжое величество»[392]. Имеются основания полагать, что ногайские правители претендовали на статус ханских соправителей и в Казанском ханстве[393]. Однако они так и не смогли в полной мере использовать свое мнимое происхождение от мусульманского святого (а позднее — и реальное родство с почитаемыми мусульманскими религиозными деятелями) для закрепления за собой ханского титула и были вынуждены продолжать практику возведения марионеточных ханов, которые в русских источниках нередко именовались «ногайскими ханами».

Таким образом, хотя ногайские правители и использовали религиозный фактор в качестве обоснования своей власти, до середины XVI в. они оставались «вписанными» в чингизидскую систему политико-правовых отношений, поддерживая различных претендентов на трон из «Золотого рода» и становясь при них бекляри-беками. Эта практика имела два важных следствия. Во-первых, не противопоставляя себя другим постордынским государствам как чуждое, базирующееся на других основаниях, Ногайская Орда получила возможность вмешиваться в дела различных чингизидских улусов — от Большой Орды и Крымского ханства на западе до Синей Орды («государства кочевых узбеков») и Казахского ханства на востоке. Во-вторых, статус бекляри-беков создавал определенные гарантии политической устойчивости ногайских биев. Приобретая его, они, с одной стороны, были защищены от обвинений со стороны Чингизидов в посягательстве на верховную власть, с другой — имели определенное преимущество и перед собственными родственниками — ногайскими мурзами, которые, происходя (как и бии) от Баба-Туклеса, формально имели те же права на трон Мангытского юрта, но, не будучи беклярибеками кого-либо из ханов, лишались некоторых преимуществ в борьбе за этот трон[394].

Думаем, во многом это связано с особенностями религиозной ситуации в Улусе Джучи: хотя ислам и стал его официальной государственной религией, многие регионы в течение долгих веков отличались «религиозным индифферентизмом». Поэтому претендентам на власть, опиравшимся на религиозный фактор, приходилось комбинировать его с некоторыми чингизидскими политико-правовыми средствами, в свою очередь, опиравшимися на старинные, еще доимперские традиции управления и права кочевых племен Евразии, а потому более привычные, доступные и убедительные для кочевых подданных «новых» монархов.

Ханские наместники или узурпаторы? Проблема статуса сибирских «князей» Тайбугидов