Узы крови

Вонь стояла ужасающая. С помощью старой кости Анне удалось расчистить себе немного места, чтобы можно было сесть, но со всех сторон ее окружали кучи экскрементов. Ночной дождь не смог смыть и малой их части, а летнее солнце, уже почти достигшее зенита, вернулось в чисто отмытое небо, прижигая пленницу сквозь решетку палящими полосами. Нечистоты разлагались. Непрестанно жужжали мухи. Некоторые из них покидали пир зловония, чтобы попировать на человеческой коже.

К узнице никто не приближался. Воды у нее не осталось: она уже выпила мутное содержимое миски, которую ей поставили много часов тому назад. Один раз, подняв голову, она увидела, как к ней ковыляет Доне с фляжкой в руке. Но его мать устремилась за мальчиком и утащила назад, сделав нечто такое, чего Анна ни разу не видела за все время своего пребывания в поселке. Волоча за руку плачущего ребенка, женщина била его.

«Вот какой ужас я внушаю», — подумала Анна.

Тогда она заплакала: неслышно, уткнув голову в поднятые колени. Ее охватило отчаяние. Тагай погиб. Она была уверена, что его предал тот татуированный человек, который стал ее обвинителем. И хотя после их приезда сюда Тагай отвернулся от нее, с ней по-прежнему оставалось то чувство, которое она испытала в тот момент, когда впервые его увидела. Единственный мужчина, которого она могла любить, мертв. А ее вскоре должны судить как ведьму: против нее выдвинули то же обвинение, что и против той королевы, которую Анна уже подвела. Она предала дело, ради которого умер ее отец, Жан Ромбо. А она, отчасти ставшая причиной этой гибели, тоже скоро умрет. Анна будет осуждена за свои видения, за высокомерную уверенность в том, что знает единственно правильный выход. Ведь это она решила, что шестипалую руку следует увести в иной мир, в мир, где старого зла не существует. А зло оказалось повсюду. Девушка вспомнила слова своей матери, произнесенные тем вечером в Монтальчино, когда Бекк умоляла Анну не браться за дело, которое уже погубило ее семью.

«Ты хочешь остановить зло, дочь? Тогда не отправляйся во Францию на его поиски. Оно начинается здесь, у наших Дверей, и распространяется отсюда по всему миру».

А дочери пришлось забраться гораздо дальше Франции, чтобы понять истинность этих слов. И, представив себе мать, которой она больше никогда не увидит, Анна снова заплакала.

Она услышала шаркающие шаги и сквозь пелену слез увидела Гаку.

— Уходи от меня, тетя! — воскликнула Анна. — Я все равно пропала, а тебя побьют за разговоры со мной.

Не без труда старуха согнулась и уселась на землю рядом с Анной.

— Меня они бить не станут, дитя. Они знают, что я так стара, что один удар отправит меня в Поселение Мертвых. — Гака вытащила фляжку и просунула ее между прутьев. Анна жадно выхлебала прохладную воду. — Остальные идут следом за мной, чтобы отвести тебя к старейшинам. Ай-ии! — Она наморщила нос и помахала ладонью перед лицом. — Ты выбрала для отдыха грязный дом, дитя.

Анна вернула старухе опустевшую фляжку.

— Что со мной будет, тетя? Гака вздохнула.

— Дело серьезное. Даже если бы ты кого-то убила, ты бы за это не умерла. Тебе пришлось бы умилостивить семью твоей жертвы — подарками, услугами. У нас соплеменников убивают только за две вещи: за предательство и за колдовство. Обычно для этого общего собрания не нужно. Ведьму обвиняют тайно. И если старейшины сочтут человека виновным, его умерщвляют тоже тайно. Но с тобой все обстоит по-другому.

— По-другому? Почему?

— Обвинение было выдвинуто перед всем племенем, так что тебя нельзя убить тайно: все будут знать причину. И ты не принадлежишь к нашему племени, как бы хорошо ты ни говорила на нашем языке. Некоторые даже говорят, что этот дар — признак твоего колдовства, потому что ни один бледный вор не говорил на нашем языке так хорошо, как ты. Племя видело, как тебя обвинили. И племя хочет видеть, как тебя осудят. Это — и плохо, и хорошо.

Анна наклонилась вперед, так что ее голова уперлась в деревянные прутья.

— Чем?

— Плохо тем, что многие женщины, особенно те, чьи мужья ушли на ту охоту, уже тебя осудили. Это они били тебя тогда. И теперь они хотят участвовать в твоей казни.

— А чем хорошо? — спросила Анна шепотом.

Гака улыбнулась:

— Я смогу там быть.

До них донеслось жужжание голосов — люди приближались, и Гака с трудом встала. Стало различимо пение:

— Хе-а, хе-а, хе-а, хе-а!

Старуха опустила взгляд, просунула в клетку палец и, едва дотянувшись до носа Анны, погладила по нему.

— Надежда остается, Белый Можжевельник. Я — одна из глав Аватерохи, Круга Исцеления. Больных исцеляют наши обряды, силы наших оки. Я многих здесь вылечила, так что они прислушаются ко мне, когда я буду говорить за тебя. Если я смогу показать, что Черный Змей одержим духом, который заставил его оболгать тебя, то я смогу тебя спасти.

— Но он дважды пытался овладеть мною насильно! — Анна поднялась на колени. — Разве этого мало?