Узы любви

— Кетрин, я знаю, что, быть может, скажу сейчас то, что ты не хотела бы от меня услышать, но, надеюсь, это не слишком тебя раздражит. Я знаю, что должна согласиться с Амандой. Я знаю, что она очень досаждает тебе, но на этот раз, полагаю, она права. То, что ты делаешь, не… не… неприлично, — мужество ее покинуло, голос ослаб и затих.

— Тетя Амелия, я с уважением отношусь к вашему мнению, но поступать я буду так, как считаю нужным. Я уверена, что делаю именно то, что следует. Пожалуйста, не будем больше об этом!

Амелия вздохнула, зная, что, как всегда, ей не удалось выполнить свои обязанности:

— Конечно, раз ты так считаешь…

— Хорошо! Сейчас, думаю, мне следует проверить домашние счета. Сегодня у нас кто-нибудь будет к обеду?

— Мистер Стифенс и его дочь Лилиан.

— Как ужасно!

— Кетрин, пожалуйста, если бы ты хоть немного постаралась…

— Знаю, знаю, я могла бы подцепить почтенного мистера Стифенса! Вот только у меня нет никакого желания стать мачехой девочки, которая лишь на шесть лет младше меня, и еще меньше у меня желания стать женой этого алчного пустомели!

— Кетрин! — ахнула в ужасе тетушка.

Кетрин быстро вышла из комнаты и, размашисто шагая, прошла через холл в кухню. Про себя она подумала, что, пожалуй, если еще раз услышит это «Кетрин!», то завизжит изо всех сил. Временами ей казалось, что она никогда не слышала, как ее имя произносится с любовью.

Никогда? Эта мысль заставила ее внезапно остановиться. Она принялась вспоминать. Ее мать, возможно, произносила «Кетрин» с любовью, но не отец — он всегда был слишком занят. Старый Чарли Кези, одноглазый моряк, который подметал контору ее отца, да, он выказывал к ней любовь, вырезал ножом из дерева игрушки для нее, рассказывал ей разные морские байки, выслушивал ее жалобы, но она никогда еще не слышала своего имени, произнесенного юношей, который прошептал бы его нежным голосом, полным желания.

Пара джентльменов, правда, признавались ей, что желают на ней жениться. Но никто еще не любил ее. Те джентльмены думали, «это будет удачный брак», «из нее получится достойная жена, с которой не стыдно будет показаться в обществе»… Она заставила себя стряхнуть все эти размышления и внутренне собраться. Хватит этих глупостей! Стоит столб столбом в этом холле и мечтает! Пора приниматься за работу!

Но когда Кетрин стала проверять счета, цифры в которых были выведены экономкой изящным, похожим на паутину почерком, у нее разболелась голова. Счета находились, как всегда, в порядке. Ребекка Вудс была добросовестной, никогда не ошибавшейся экономкой, что легко угадывалось даже по ее внешности, начиная с аккуратно уложенных седеющих волос и кончая подошвами ее не очень модных, но практичных туфель. Она была честна и верна хозяевам, зорким, орлиным глазом присматривая за служанками и зная все до последней крошки, где что лежит. Кроме того, она прекрасно готовила. Кетрин отлично понимала, что большего нечего было и требовать, но, все же, случалось, иногда она страшно скучала по Бетси Картер, домохозяйке ее детства, которая три года назад оставила работу.

Была бы сейчас здесь Бетси, она бы суетилась вокруг Кетрин, как заботливая наседка, принесла бы ей большой стакан молока и поднос с горой свежего и сладкого домашнего печенья. Кетрин вздохнула, припомнив время, проведенное ею в детстве в этой теплой кухне, где она слушала Бетси и училась у нее готовить, шить, латать порванные и прокаленные дырки. Насколько приятнее все это было часов, потраченных ею на уроки рисования, игры на фортепиано, светского разговора, каллиграфии, вышивки и чтения, на которых каждая ошибка сопровождалась резким ударом по кисти руки.

Обладая острым, проницательным умом и схватывая все налету, она преуспевала в школе для юных леди, которую держала мисс Харрингтон. Будь она юношей, стремящимся попасть в Гарвардский университет, ей пришлось бы изучать и греческий, но ей и без того преподавали латинский и французский, знакомили с началами геометрии, погружали в глубины античной классики и поэзии Шекспира, купированной, разумеется, чтобы не смущать вольностями скромность несведущих девушек. Этого образования было более чем достаточно, чтобы отпугнуть не одного робкого ухажера.