Узы моря. Опасное соседство. Возвращение

При слабом голубоватом свете луны, которая была в последней четверти, леопард поднялся по каменистой горловине позади своего логова и, пройдя по самому краю пастбища, приблизился к поселку, где жили рабочие с фермы Кампмюллера. На лающих собак он внимания не обращал, однако держался в тени, приглядываясь к каждой хижине; зрачки его зеленых глаз сильно расширились. Лишь в одном домишке светились окна, и он повернул именно к этому дому, отчасти потому, что со светом у него ассоциировалось присутствие двуногих существ, а также потому, что именно оттуда доносилось больше всего звуков, свойственных тем, на кого он сейчас охотился. Были, впрочем, и другие звуки, знакомые, но для леопарда бессмысленные: бренчание гитар, пиликанье губных гармошек и жестяной перезвон маленьких металлических барабанов. Их все приносил дувший с запада ветерок от дома Джин Мэннион, находившегося примерно в километре отсюда. Леопард обошел хижину кругом; все его чувства были напряжены до предела; припадая к твердой, вытоптанной земле, он принюхивался к двери и окнам. Сделав три круга, он разочарованно потянулся и попытался лапой поймать полосу света, вместе с запахами лившегося сквозь щели в закрытых ставнях. Никакой перемены в количестве звуков не произошло, и, в последний раз обследовав территорию, а заодно и курятник с сараем, леопард повернул прочь и двинулся по ветру на восток, сосредоточиваясь теперь на новых звуках, раздававшихся впереди, на незнакомой дороге. Теперь он активно расширял свою территорию, на ходу помечая ее на протяжении всех одиннадцати километров пройденного пути: на тропах и проселочных дорогах, у фермерских домов и амбаров, у рабочих поселков и хлевов, где отдыхал скот, начинавший догадываться о его присутствии, лишь когда он уже прошел мимо. Он не обнаружил никаких следов других леопардов — ни самца, ни самки. Вскоре после полуночи, вновь спустившись сквозь густой лес к реке, он пошел по тому следу, который должен был вывести его к морю. К этому времени он прибавил еще сотню квадратных километров к своей территории; это была ничья территория, и на ней в изобилии водилась та особая дичь, на которую он теперь охотился.

Из небольшого горного ручейка, зажатого крутыми скалистыми берегами, река, соединившись с другими ручейками, превращалась в неторопливо извивавшуюся по плоской зеленой равнине, покрытой возделанными полями, ленту, а потом, миновав невысокие песчаные дюны, впадала в море. Вдоль ее берегов, у основания старых, заросших кустарником дюн, росли ивы и дубки, а дальше, по мере того как речная вода из-за морских приливов становилась солоноватой, появлялись рощицы местных белых африканских орехов, огромные стволы которых бледно светились в лунном свете, точно волшебные.

Попадались и мимузопсы, искривленные, с темными ветвями, растущие над самой водой. Это была незнакомая леопарду местность, обладавшая особым, буйным нравом и весьма отличная ото всего, что ему до сих пор доводилось видеть. Он шел по песку и легко мог определить, как много суетится вокруг всяких мелких и крупных зверьков, в том числе и таких, которые были известны ему только на слух. В этой суете и смешении запахов он различал острый запах дикобраза и диких свиней в зарослях темно-зеленых мимузопсов и слышал короткое блеяние бушбоков, явно учуявших леопарда.