Узы ненависти

— В смысле? Ты о чём? — не поняла я его иронии.

— Смотри, какая фифа стала, — ехидно произнес брат. — Платье, дорогие цацки. Наверное, хорошо сосёшь, да?

Замерла. Меня словно окатили холодной водой и ударили ногой под дых.

Хлёсткая пощечина разрезала тишину. Голова брата дернулась, а по левой щеке растекся багрянец.

Моя правая ладонь горела, в то время как внутри меня закипали гнев и обида.

— Уж поверь мне, Дима, я очень хорошо сосу. Ежедневно. Чтобы ты мог стоять здесь живым и здоровым и нести чушь.

Голос дрожал, в горле саднило. От непролитых слёз всё виделось размытым, нечетким. Но я видела высокомерную усмешка на лице брата. На лице человека, ради которого без раздумий пожертвовала своими интересами. Своей свободой и телом.

Развернулась и на негнущихся ногах направилась к внедорожнику, сдерживая поток непролитых слёз.

Судя по напряженному лицу Арчи и играющим желвакам на его скулах, он не только видел всё, но и прекрасно слышал.

— Разберитесь с ним, — его жесткий голос был подобен грому.

Подошла к нему ближе и, глядя в глаза, пытаясь сохранить твердость голоса, произнесла:



— Ты обещал, что не тронешь его, пока я с тобой. Я всё ещё с тобой.

Мужчина смотрел мне прямо в глаза. Брови сведены над переносицей. Челюсти напряжены, губы сжаты в тонкую линию.

Не сводя с меня взгляд, он жестом показал охранникам, чтобы не трогали Диму.

Послышались хлопки дверей внедорожников. Зарычали двигатели.

Покачав головой, Арчи направился к машине, открыв пассажирскую дверь, терпеливо ждал, когда я подойду и устроюсь на заднем сидении.

Внедорожники один за другим покинули парковку, возвращая нас в тёмную тайгу.

Глава XXVII

В тяжелом молчании возвращались в особняк. Весь путь смотрела в окно невидящим взглядом, сдерживая непролитые слёзы, не желая выдать свою слабость и глубину обиды.

Всё, что со мной делал Арчи, показалось сущим пустяком в сравнении с тем ударом, что нанёс мне родной брат.

Только родной человек может принести самую настоящую боль, что не даёт дышать полной грудью, тянет на дно и медленно убивает.

Потому что ты не ждешь…

Не ждешь, что близкий тебе человек способен вонзить нож в спину, самодовольно при этом улыбаясь. Ты доверяешь ему, веришь.

Но в итоге слепое доверие бьёт больнее всего.

Арчи нерешительно коснулся моей руки, что лежала на колене. Прижала к себе ладонь, не желая чувствовать чей-либо телесный контакт, чьё-либо присутствие рядом с собой. Я хотела остаться одна. Наедине со своей обидой, сжимающей сердце и горло в сдерживаемых рыданиях.

Едва внедорожник остановился на подъездном круге перед парадным фасадом, я открыла дверь автомобиля и бросилась бежать. Плевать куда и зачем, лишь бы подальше.

Высокие каблуки застревали в земле. Недолго думая сбросила туфли и побежала прочь, не оглядываясь. Позади остались особняк, беседка, белоснежные лавочки и узкая тропинка между ними. Я всё глубже погружалась в темную тайгу.

В ноги больно впивались камни и оголенные корни деревьев. Лицо и руки царапало встречными ветками, но я продолжала бежать, не замечая боли.

Наконец, лес закончился. Моему взору открылось небольшое озеро с каменистым берегом. Остановилась, рухнула на колени близ водной глади, что переливалась в лучах.

Позволила себе пролить первую слезинку, которая вскоре переросла в душащий поток солёных слез. Мои тихие всхлипы и рыдание стремительно перерастали в вой. Вой одинокого раненного зверя, кому никто не придёт на помощь и не сможет залечить раны. Теперь он один на один со своей болью, как и я.

Вздрагивая от рыданий, спрятала лицо в ладонях. На плечи заботливо легла ткань. Встрепенулась и встала на ноги. Обернувшись, увидела Арчи в одной белой рубашке. Его пиджак лежал на камнях у моих ног.

На смену отчаянию пришла ненависть. Та самая жгучая ненависть, что была к этому мужчине в первые дни нашего «знакомства».

— Ненавижу! — произнесла сквозь сжатые зубы, глядя в его серьёзное лицо сквозь пелену слёз. — Как же я тебя ненавижу!

Подхожу ближе и, что есть сил, бью в грудь. Ещё и ещё.

Но Арчи молчит и не двигается с места. Не пытается меня остановить или влепить отрезвляющую пощечину. Он терпит неконтролируемый приступ моего гнева, позволяя бить снова и снова.

— Ненавижу! Ненавижу тебя, ублюдок! Это всё из-за тебя… Это всё ты виноват…

Арчи поднимает руки, а я внутренне ликую, словно садомазахист, ожидающий удара. Но, вместо того, чтобы ударить, мужчина рывком притягивает меня к себе и крепко обнимает, зарывшись пальцами в растрепанные ветром волосы.

— Успокойся, — шепчет мне в макушку и нежно целует. — Успокойся, малышка.

Меня окутывает его древесно-цитрусовым ароматом, но я продолжаю отталкивать и бить ладонями и кулаками, куда придётся. Вкладываю в свои удары всю ту боль и обиду, что накопились во мне за прошедшие два месяца и сегодня, наконец, достигли своего апогея.

Но мужчина, словно не замечает моих попыток причинить ему боль. Он лишь крепче прижимает меня к себе.

Сдаюсь. Опускаю руки и просто сдаюсь его воле и силе. Я устала бороться. Устала быть сильной. Устала сопротивляться его звериному натиску.