V.

Перед рыбным рестораном, находившимся на главной и единственной улице городка, они обнаружили еще двух музыкантов, которые выбивали сложный ритм ножами для вскрытия устричных раковин. Собирались ехать на вечеринку. «О, да», — закричали местные музыканты в унисон. Один забрался в багажник «триумфа», а второй — с бутылкой стопятидесятиградусного рома и ананасом — уселся на капот. И вот на еле освещенном шоссе (практически пустом в конце сезона), на скорости восемьдесят миль в час это счастливое украшение капота вскрыло устричным ножом фрукт и принялось наливать ром с ананасовым соком в бумажные стаканчики, которые басист МакКлинтика передавал ему через окно.

На вечеринке внимание МакКлинтика привлекла девчонка в джинсиках, сидевшая на кухне, куда бесконечной чередой тянулись гости.

— Дай отвести взгляд, — попросил МакКлинтик.

— А я его и не держу.

— Погоди. — МакКлинтик относился к тем, на кого действует опьянение окружающих. Он окосел через пять минут после того, как они влезли в дом через окно.

Во дворе басист с какой-то девушкой забрались на дерево.

— Тебя больше привлекает кухня? — насмешливо крикнул он сверху. МакКлинтик вышел и сел под деревом. Наверху запели:

Ты слышала, детка, ты знала о том,
Что в Леноксе нет наркоты?

Над МакКлинтиком кружили любопытные светлячки. Откуда-то доносился шум волн. Пьянка проходила тихо, хотя дом был полон. Девчонка на кухне высунулась в окно. МакКлинтик закрыл глаза, отвернулся и уткнулся лицом в траву.

Подошел пианист по имени Харви Фаццо.

— Юнис интересуется, — сообщил он МакКлинтику, — можно ли побыть с тобой наедине.

Значит, девчонку на кухне зовут Юнис.

— Нет, — сказал МакКлинтик. На дереве началась возня.

— У тебя жена в Нью-Йорке? — доброжелательно спросил Харви.

— Вроде того.

Вскоре пришла и сама Юнис.

— Я принесла бутылку джина, — сказала она умоляющим тоном.

— Занялась бы чем-нибудь более приятным, — ответил МакКлинтик.

Он не взял с собой даже простенькой дудки. Он смирился с тем, что в доме началось импровизированное музыкальное представление. Такие джем-сейшны ему не слишком нравились; его собственные были иными, не такими буйными; собственно говоря, они были единственным положительным результатом спокойного послевоенного отношения к жизни, умения уверенно и точно извлекать звук из инструмента, четко с ним взаимодействовать. Словно целуешь девичье ушко: рот одного человека, ухо другого — но оба все понимают. Он остался под деревом. Очнулся лишь когда басист с девушкой спустились вниз и мягкая ступня в чулке надавила МакКлинтику на поясницу. После этого (уже под утро) он избавился от страшно разозленной на него Юнис, вдребезги пьяной и изрыгающей проклятия.

А ведь в прежние времена он бы развлекся с ней не задумываясь. Жена в Нью-Йорке. Хо-хо.

Когда МакКлинтик добрался до дома Матильды, Руби была там. Он едва успел. Она паковала внушительных размеров чемодан. Еще четверть часа, и он бы ее не застал.

Она набросилась на МакКлинтика, едва он появился в дверях. Швырнула в него комбинацией персикового цвета, которая повисла в воздухе на середине комнаты и печально спланировала на пол, пройдя через косые лучи почти закатившегося солнца. Они проследили, как ткань приземлилась.

— Не переживай, — сказала наконец Руби. — Я просто поспорила сама с собой.

И начала распаковывать чемодан, проливая потоки слез на все без разбора: на шелк, вискозу, хлопок, льняные простыни.

— Глупо, — закричал МакКлинтик. — Боже, какая глупость. — Ему хотелось кричать, он не мог этому противиться. И вовсе не потому, что не верил в телепатические импульсы.

— Да о чем тут говорить, — сказала Руби чуть позже, затолкав пустой чемодан обратно под кровать, словно бомбу с часовым механизмом.

Интересно, когда его стало волновать, уйдет она или останется с ним?

Пьяные Харизма и Фу вломились в комнату, распевая песенки из английских водевилей. С собой приволокли хворого и слюнявого сенбернара, которого подобрали на улице. Жаркие, однако, были вечера в этом августе.

— О, дьявол, — сказал Профейн в телефонную трубку. — Наши шумные друзья вернулись.

Через открытую дверь был виден лежавший на кровати странствующий гонщик Мюррэй Стэйбл, храпевший и истекавший потом. Девушка, спавшая рядом, перевернулась на спину. Полусонно бормоча, вступила в диалог с храпом. На шоссе некто, сидя на капоте «линкольна» 56-го года выпуска, напевал сам себе:

О да,
Юной крови я жажду,
Буду пить и лакать, буду рот полоскать,
Нынче ночью, возможно, кровь младую найду…

Август. Сезон оборотней.

Рэйчел поцеловала телефонную трубку. И как можно целовать неодушевленный предмет?

Пес, шатаясь, направился в кухню и с грохотом устроился среди примерно двух сотен пустых пивных бутылок, оставленных Харизмой. Харизма продолжал петь.

— Нашел, — заорал из кухни Фу. — Есть миска, эй.

— Плесни пивка скотине, — велел Харизма, так и не избавившийся от говора кокни.

— Да он вроде здорово болен.