Наша перепалка становилась все более бурной, более громкой и резкой, пока наконец Елена не воскликнула:
— О да, малышка. Надо было сделать как он мне советовал… — И смолкла на полуслове, осознав, что сболтнула лишнее. Повернулась, чтобы уйти, но я задержал ее.
— Он советовал? — Я тряс ее, пока она не призналась. Пожалуй, я был готов убить ее.
— Дурной Священник, — наконец выдавила она, — посоветовал мне не рожать ребенка. Сказал, что знает хороший способ. Я почти согласилась. Но потом встретила отца Аваланша. Случайно.
И в тот вечер в парке она, как видно, начала молиться, по старой привычке. Случайно.
Я бы ни за что не стал тебе всего этого рассказывать, если бы ты верила, что была «желанным» ребенком. Но ты не питала иллюзий на этот счет. С раннего детства ты была предоставлена самой себе в общинном подземелье и не задумывалась о том, что ребенок должен быть желанным и жить только с родителями. По крайней мере, мне так кажется; я надеюсь, что это так, хотя, наверное, напрасно.
На следующий день после откровения Елены самолеты «Люфтваффе» совершили тринадцать налетов. Елена погибла ранним утром; судя по всему, санитарная машина, в которой она ехала, была уничтожена прямым попаданием бомбы.
Мне сообщили об этом на «Та-Кали» только днем, во время затишья. Не помню, кто принес эту весть. Помню только, что я воткнул лопату в кучу земли и ушел. Затем полный пробел.
Не знаю, сколько времени прошло, прежде чем я осознал, что нахожусь на улице в незнакомой части города. Прозвучал отбой воздушной тревоги, значит, я шагал во время налета. Я стоял на высокой насыпи из обломков. И услышал крики — злобные крики. Дети. В сотне ярдов от меня они сновали среди развалин, окружая какое-то покореженное строение, похожее на сарай. Заинтригованный, я осторожно спустился по склону насыпи и пошел за ними. Почему-то я чувствовал себя шпионом. Обойдя завал, я по невысокой куче обломков поднялся на крышу сарая. В ней были дыры, и можно было заглянуть внутрь. Там стояли дети, сгрудившись вокруг фигуры в черном. Это был Дурной Священник. Придавленный упавшей балкой. На лице — насколько можно было разобрать — безмятежность.
— Он мертвый? — спросил кто-то. Некоторые уже принялись дергать черные лохмотья.
— Поговори с нами, отец, — насмешливо просили они. — О чем сегодня твоя проповедь?
— Какая смешная шляпа, — хихикнула одна девчушка. Протянула руку и стащила шляпу. На пыльный пол, развернувшись, упали длинные светлые локоны. Солнечный луч пронзил пространство побелевшей от пыли полосой.
— Это женщина, — сказала та же девочка.
— Женщины не могут быть священниками, — презрительно заметил мальчик. И начал внимательно рассматривать волосы. Потом извлек из них костяной гребень и протянул его девочке. Она радостно улыбнулась. Вокруг нее сгрудились подружки, чтобы получше рассмотреть добычу. — Волосы ненастоящие, — объявил мальчик. — Смотрите. — И стащил с головы священника парик с длинными светлыми волосами.
— А это Иисус, — воскликнул другой мальчик, повыше ростом. На голом черепе была двухцветная татуировка, изображавшая распятие. Однако сюрпризы еще только начинались.
Двое деток занялись ногами жертвы и начали развязывать шнурки на черных башмаках. В то время на Мальте раздобыть башмаки считалось большой удачей.
— Пожалуйста, — вдруг произнес священник.
— Он живой.
—
— Что «пожалуйста», отец?
—
— Пожалуйста, снимите эту балку, — попросил(а) священник (монахиня).
— Смотрите, смотрите, — раздались крики у ног женщины.
Дети сняли один башмак. С таким высоким верхом, что его невозможно было надеть на ногу. Внутри он по форме точно соответствовал ее туфельке на высоком каблуке. Я разглядел одну такую матово-золотистую туфельку, торчащую из-под черной сутаны. Девочки возбужденно зашептали, какие у нее красивые туфельки. Одна из девочек принялась расстегивать пряжки.
— Если не можете поднять балку, — сказала женщина (в ее голосе послышался намек на панику), — позовите кого-нибудь на помощь.
— Ух ты, — вскрикнул кто-то у ее ног. В воздухе мелькнула туфелька и нога — искусственная нога, к которой с помощью зажима крепилась туфелька.
— Она разбирается на части.