V.

— Это дом Рэйчел Оулгласс? — спросил Тен Эйк. И затем объяснил, что пьяный Руни с расстегнутой ширинкой и перекошенной рожей пугал детишек и оскорблял приличных граждан на ступенях собора Святого Патрика. — Он упрашивал отвести его сюда. — Тен Эйк почти оправдывался. — Домой идти не желал. А его только вчера выпустили из Бельвью.

— Рэйчел скоро придет, — сухо сказала Паола. — А мы пока за ним присмотрим.

— Я возьму за ноги, — сказал Профейн. Они втащили Руни в спальню Рэйчел и свалили на кровать. — Спасибо, офицер. — Профейн был невозмутим, как международный аферист из старого фильма, и жалел лишь о том, что у него нет усов.

Тен Эйк ушел с каменным лицом.

— Бенито, все катится к чертям. Чем скорее я попаду домой…

— Желаю удачи.

— Почему ты не хочешь ехать?

— Мы не влюблены друг в друга?

— Нет.

— У нас нет никаких серьезных обязательств друг перед другом, нет старой пламенной любви, которая готова вспыхнуть вновь?

Паола покачала головой; на глазах появились настоящие слезы.

— Так в чем же дело?

— В том, что мы рановато ушли из квартиры Тефлона в Норфолке.

— Нет, нет.

— Бедный Бен. — Все они называли его бедным. Но не давали никаких объяснений — щадили его чувства и делали вид, что это проявление нежности.

— Тебе всего восемнадцать, — сказал он, — ты влюблена в меня чисто по-детски. — Вот доживешь до моих лет, тогда поймешь… — Она не дала ему закончить, бросилась на него, как бросаются на спортивный манекен, обняла, повисла и, перестав сдерживаться, принялась лить на его замшевую куртку потоки слез. Он смущенно поглаживал ее по спине.

И, естественно, именно в этот момент вошла Рэйчел.

— Ого, — первым делом сказала она, так как была девушкой, которая умеет быстро брать себя в руки. — Так вот что делается за моей спиной. А я, значит, сижу в церкви и молюсь за тебя, Профейн. А также за детей.

Здравый смысл подсказал Профейну проследовать за ней.

— Поверь, Рэйчел, это все совершенно невинно. — Рэйчел пожала плечами, показывая, что этот акт пьесы, состоявший из двух реплик, уже сыгран и ей нужно несколько секунд на размышление. — Ты не ходила в собор Святого Патрика, верно? А надо было. — Он ткнул большим пальцем в направлении того, что храпело в соседней комнате. — Иди, глянь.

Думается, всем понятно, с кем провела Рэйчел остаток дня, а также и всю ночь. Гладила его по голове, поправляла одеяло, баюкала его, трогала щетину и размазывала грязь по лицу, на котором постепенно разгладились горькие морщины.

А Профейн через некоторое время смылся в «Ржавую ложку». Там он немедля объявил Братве, что едет на Мальту. Само собой, ему устроили отвальную. В конце пьянки Профейна активно обрабатывали две восхищенные шлюшки, в глазах которых светилось некое подобие любви. Со стороны они казались отбывающими срок заключенными, которые радуются за приятеля, выпущенного на свободу.

Впереди Профейн видел только Кишку и думал о том, что вынужден ехать туда, где есть кое-что похуже Ист-Мэйн.

Впрочем, предстоял также переход по морской автостраде. Но это было совсем другое дело.

II

В последний уик-энд Стенсил, Профейн и Хряк Бодайн решили смотаться в Вашингтон, округ Колумбия; искатель приключений желал ускорить отъезд, шлемиль — гульнуть напоследок, а Хряк — помочь другу. В качестве временного обиталища выбрали ночлежку в Чайнатауне, и Стенсил побежал в Госдепартамент — вынюхивать, чем там можно поживиться.

— Не верю я ему ни на грош, — признался Хряк. — Этот Стенсил — жулик.

— Придержи язык, — только и ответил Профейн.

— Полагаю, надо свалить отсюда и нахрюкаться, — сказал Хряк.

Так они и сделали. Но, возможно, Профейн постарел и разучился пить, поскольку эта пьянка оказалась одной из худших в его жизни. В памяти остались провалы, которые его всегда пугали. Насколько Профейн смог припомнить впоследствии, сначала они завалились в Национальную галерею, где Хряк решил, что им требуется женское общество. Само собой — и перед «Тайной вечерей» Дали они подцепили двух цыпочек-служащих.

— Я Флип, — сказала блондинка. — А это Флоп. Хряк застонал, тут же затосковав по Хэнки и Пэнки.

— Чудесно, — сказал он. — Это Бенни, а я — хуйк, хуйк — Хряк.

— Заметно, — сказала Флоп. Однако соотношение женщин к мужчинам в Вашингтоне равнялось восьми к одному. Поэтому Флоп подхватила Хряка под руку и оглядела зал так, словно среди статуй прятались еще какие-нибудь призрачные сестрички.

Они жили неподалеку от улицы «П» и умудрились собрать почти все записи Пэта Буна. Хряк даже не успел поставить огромный бумажный пакет с приобретенными в столице нации для пьянки средь бела дня фруктами и выпиской (сертифицированная пополам с самопальной), как сей достойнейший певец, обрушив на ничего не подозревающих друзей мощь 25-ваттных динамиков, заорал «Би Боп А Лула».