V.

Для нее же замужество было единственным способом попасть в Америку, о чем вожделенно мечтали все средиземноморские официантки, — попасть туда, где вдоволь еды и красивой одежды, где круглый год тепло, а дома́ — не развалюхи. Папаше пришлось приврать иммиграционным властям насчет ее возраста. Впрочем, Паола при желании вполне могла сойти за особу любого возраста и, как это ни странно, любой национальности, поскольку болтала, похоже, на всех языках помаленьку.

Развлекая собравшихся в боцманском закутке матросов описанием Паолы, Папаша Ход говорил о ней с какой-то не свойственной ему нежностью, будто только сейчас — раскручивая повествование — начинал понимать, что отношения полов таят в себе больше загадок, чем он предполагал, и что ему, в конечном счете, не дано постигнуть всей глубины этого таинства, ибо она не поддается измерению. Впрочем, после сорока пяти лет никакому пройдохе заниматься этим уже недосуг.

— Хороша, — произнес Хряк в сторону. Профейн посмотрел в дальний конец зала и увидел, как к нему сквозь густой табачный дым приближается Паола. Выглядела она как самая что ни на есть заурядная официантка с Ист-Мэйн. И куда только подевались стремительность зайчихи прерий на снегу и ленивая грация тигрицы на залитой солнцем лужайке?

Она улыбнулась ему — печально и как бы через силу:

— Решил снова записаться на флот?

— Нет, я здесь проездом, — ответил Профейн.

— Давайте махнем на Западное побережье, — предложил Хряк. — Береговому патрулю на их драндулетах в жизни не догнать мой «харлей».

— Смотрите, смотрите, — закричал коротышка Плой, подпрыгивая на одной ноге. — Перестаньте, ребята. Уймитесь. — И он показал пальцем на облаченную в кимоно миссис Буффо, которая внезапно возникла за стойкой бара. Зал затих, и моментально был заключен мир в сражении на подступах к двери между морскими и сухопутными силами.

— Ребятки, наступил сочельник, — возвестила миссис Буффо и, достав из кимоно боцманскую дудку, заиграла. В воздухе затрепетала страстная мелодия, и при первых же звуках, подобных нежным трелям флейты, у изумленных слушателей расширились глаза и приоткрылись рты. Благоговейно внимая божественной музыке, посетители «Матросской могилы» не сразу осознали, что миссис Буффо извлекает из скромных возможностей боцманской дудки мелодию «Это случилось в ночь глухую».6 Где-то в глубине зала юный резервист, которому доводилось выступать в ночных клубах Филадельфии, негромко запел. Взор Плоя просветлел.

— Какой ангельский голос, — прошептал он.

Когда песнопение дошло до слов: «Мир на земле, в человеках благоволение дарует всеблагой Господь»,7 Хряк, будучи воинствующим атеистом, решил, что больше не может выносить эту дребедень.

— От этой музыки брюхо сводит, — гаркнул он. Миссис Буффо и резервист озадаченно смолкли.

И какое-то время никто не мог понять, в чем дело.

— Выпить пора, — возопил Плой.

Этот вопль вывел всех из недоуменного оцепенения. Расторопные ребята с «Порывистого» тут же объединенными усилиями образовали сутолоку вокруг пивных грудей и, взметнув тщедушного Плоя над головами, авангардом бросились на штурм ближайшего соска.

На миссис Буффо, стоявшую в полный рост, как краковский трубач на башне,8 обрушился мощный натиск атакующих, первая же волна которых смыла ее в таз со льдом. Плоя, простершего руки вперед, перенесли через стойку. Он ухватился за один из пивных кранов, и в тот же момент морячки его отпустили. Повиснув на ручке, он затем вместе с ней по дуге опустился вниз. Из резиновой титьки пенистой струей хлынуло пиво, поливая Плоя, миссис Буффо и две дюжины головорезов, которые обходным маневром зашли с тыла и теперь лупили друг друга до потери пульса. Передовая группа, которая забросила Плоя на пивную грудь, рассредоточившись, пыталась овладеть остальными кранами. Плоевский старшина, стоя на карачках, держал Плоя за ноги, готовый в любой момент отдернуть своего подчиненного и занять его место. Отряд с «Порывистого», выстроившись клином, протаранил толпу жаждущих. Вслед за ним сквозь пробитую брешь с безумным воем устремились но крайней мере еще шестьдесят изошедших слюной матросов, которые, орудуя руками и ногами — а кое-кто и пивными бутылками, — принялись расчищать себе путь.

Из своего угла Профейн какое-то время обозревал месиво матросских башмаков, расклешенных брючин и закатанных рукавов; из этой кучи то и дело выпадали бездыханные тела с расквашенными мордами, которые, взметая опилки, валились на усеянный битым стеклом пол.

Отведя взгляд от этого зрелища, Профейн посмотрел на Паолу, которая сидела на полу рядом с ним, обхватив руками его ногу и прижавшись щекой к черной штанине.

— Жуть, — произнесла она.

— Да, — согласился Профейн и погладил ее по голове.

— Ни секунды покоя, — вздохнула она. — Мы же все этого хотим, правда? Хоть немного покоя. И чтобы никто не цапал тебя зубами за задницу.

— Не переживай, — сказал Профейн. — Смотри-ка, Дьюи Гланде заехали в поддых его же собственной гитарой.