V.

— Minghe, — произнес он, рассмотрев ухмыляющегося Годольфина. — Старина англичанин. Эй, там, впустите его. — Цветочник, багровый и недовольный, отпер дверь черного хода. Годольфин быстро вошел и обнялся с Мантиссой; Чезаре поскреб в затылке. Цветочник запер дверь и ретировался за раскидистую пальму.

— Долгим был путь из Порт-Саида, — сказал синьор Мантисса.

— Не таким уж долгим, — ответил Годольфин, — и не слишком далеким.

Это была дружба, которая не ослабевает, несмотря на пространства, разделявшие друзей, и пустые годы друг без друга; гораздо более существенным здесь было переживаемое вновь и вновь, внезапное и беспричинное ощущение родства, возникшее однажды осенним утром четыре года назад на угольном пирсе Суэцкого канала. Годольфин в парадной форме, великолепный и непогрешимый, готовился инспектировать свой корабль, а предприниматель Рафаэль Мантисса наблюдал за целой флотилией лодок, грузивших провизию, которую он месяцем раньше по пьянке выиграл в баккара в Каннах; их взгляды встретились, и каждый увидел в глазах другого такую же оторванность от корней и знакомое католическое отчаяние. Они стали друзьями прежде, чем перемолвились словом. Вскоре они вместе ушли, напились, рассказали друг другу о своей жизни, подрались и, удалившись от европеизированных бульваров Порт-Саида, нашли временное пристанище в трущобах среди всякого сброда. Клятвы в вечной дружбе, обряды кровного братства и прочий вздор просто не понадобились.

— Что стряслось, дружище? — спросил синьор Мантисса.

— Помнишь, — ответил Годольфин, — как-то я рассказывал тебе об одном месте: о Вейссу? — Это было не совсем то, о чем говорил Годольфин сыну, специальной комиссии или несколько часов назад Виктории. Беседуя с Мантиссой, он словно делился впечатлениями с приятелем-моряком об увольнении в хорошо знакомый обоим портовый город.

— М-м, — понимающе промычал синьор Мантисса. — Опять.

— Ты, я вижу, занят. Расскажу позже.

— Ничего, ерунда. Готовлю дерево Иуды.

— Другого у меня нет, — пробурчал цветочник Гадрульфи. — Я толкую ему об этом уже полчаса.

— Он торгуется, — свирепо сказал Чезаре. — Теперь он хочет двести пятьдесят лир.

Годольфин улыбнулся:

— Для какого противозаконного трюка требуется дерево Иуды?

Синьор Мантисса выложил все без малейших колебаний.

— И теперь, — подытожил он, — нам нужен дубликат, который мы подсунем полицейским.

Годольфин присвистнул:

— Значит, ты сегодня сматываешься из Флоренции?

— В любом случае отплываю в полночь на речной барже — да.

— А найдется место для еще одного?

— Дружище, — синьор Мантисса ухватил Годольфина за бицепс — Для тебя? — Годольфин кивнул. — Ты попал в беду. Ну, ясное дело. Мог бы и не спрашивать. Даже если бы ты явился без спроса, а капитан баржи стал возражать, я бы убил его на месте. — Старик Годольфин усмехнулся. Впервые за всю неделю он почувствовал себя в относительной безопасности.

— Позвольте мне внести пятьдесят лир, — предложил он.

— Этого я позволить не могу…

— Бросьте. Берите ваше дерево. — Надутый цветочник молча сунул деньги в карман, прошаркал в угол и выволок из-за густых зарослей папоротника дерево в темно-красной кадке.

— Втроем справимся, — сказал Чезаре. — Куда?

— К Понте-Веккьо, — ответил синьор Мантисса. — А потом к Шайсфогелю. Помни, Чезаре, действуем решительно, выступаем единым фронтом. Нельзя позволить Гаучо запугать нас. Возможно, придется применить его бомбу, но от деревьев Иуды пока отказываться не будем. И лев, и лиса.

Они расположились вокруг кадки и подняли ее. Цветочник открыл и придержал для них заднюю дверь. До переулка, где поджидал экипаж, то есть метров двадцать, они несли кадку на руках.

— Andiam’,142 — крикнул синьор Мантисса. Лошади пошли рысью.

— У Шайсфогеля я через пару часов встречаюсь с сыном, — сообщил Годольфин. Он едва не забыл, что Эван, вероятно, уже в городе. — Думаю, в пивной безопаснее, чем в кафе. Хотя, пожалуй, все равно опасно. За мной гонится полиция. А кроме них за этим заведением могут следить мои враги.

Синьор Мантисса лихо повернул направо.

— Чепуха, — бросил он. — Доверься мне. С Мантиссой ты в безопасности, я сумею защитить твою жизнь не хуже своей собственной. — Годольфин промолчал и лишь согласно кивнул головой. Он обнаружил, что ему отчаянно хочется увидеть Эвана. — Скоро ты увидишь сына. Будет радостная семейная встреча.

Чезаре откупорил бутылку вина и затянул старую революционную песню. Со стороны Арно подул ветер и слегка растрепал волосы синьора Мантиссы. Они полным ходом двигались к центру города. Унылая песнь Чезаре таяла в кажущейся пустоте улицы.

VII