V.

— Мой кофе, — вспомнил Профейн и бросился вниз по трапу через ступеньки. Он бросил в кипяток пригоршню смеси и скользнул к противоположному краю камбуза, едва не наткнувшись на вахтенного, который гордо шествовал с мышеловкой, свисающей с левого рукава. Профейн стоял довольно близко и видел его взгляд, исполненный терпения и муки. Вахтенный вошел на камбуз, и Профейн тут же выскочил в проход. Он успел пробежать три палубы вверх, когда услышал рев, доносившийся с камбуза.

— Ну что там еще?

Он попал в коридор, по обе стороны которого располагались пустые пассажирские каюты. Подобрав оставленный сварщиком мелок, он написал на переборке ИМЕЛ Я СЮЗАННУ СКВАДУЧЧИ и ниже И ВСЕХ ВАС, БОГАТЫЕ ВЫРОДКИ, подписался ФАНТОМ и почувствовал себя лучше. Кто будет плавать в Италию на этой штуковине? Скорее всего, председатели правлений, кинозвезды и депортированные рэкетиры.

— Сегодня, — промурлыкал Профейн, — сегодня, Сюзанна, ты принадлежишь мне. — Чтобы расписывать переборки, обезвреживать мышеловки. Это больше, чем сделал бы для тебя любой из пассажиров. Он поплелся по проходу, собирая мышеловки.

На подходе к камбузу он снова принялся разбрасывать их во все стороны.

— Ха-ха, — сказал вахтенный. — Давай, шуми! А я пока допью твой кофе.

И допил. Профейн рассеянно поднял единственную оставшуюся мышеловку. Она сработала и схватила его сразу за три пальца между первой и второй фалангами.

Что я должен делать, — подумал он, — кричать? Нет. Вахтенный и без того достаточно посмеялся. Стиснув зубы, он отцепил мышеловку, взвел ее, бросил через иллюминатор в камбуз и бросился бежать. Когда он спрыгнул на пирс, ему в затылок угодил снежок и сбил с головы ковбойскую шляпу. Он наклонился за шляпой и подумал: не произвести ли ответный выстрел? Нет. И побежал дальше.

Паола ждала у парома. Когда они поднимались на борт, она взяла его за руку.

— Мы когда-нибудь уйдем с этого парома? — все, что он сказал.

— Ты весь в снегу. — Она встала на цыпочки, чтобы стряхнуть с него снег, и он чуть ее не поцеловал. На морозе рана от мышеловки болеть перестала. Поднялся прилетевший из Норфолка ветер. На этот раз они остались внутри.

Рэйчел нашла его на автостанции в Норфолке. Согнувшись, Профейн сидел рядом с Паолой на деревянной грязновато-бледной лавке, протертой поколением случайных задниц; два билета до Нью-Йорка; "Нью-Йорк", — стучало внутри его ковбойской шляпы. Профейн закрыл глаза и пытался уснуть. Он уже начал отрубаться, когда по трансляции объявили его имя.

Он не успел еще проснуться, но уже знал — кто это может быть. Как чувствовал. Он часто думал о ней.

— Дорогой Бенни, — сказала Рэйчел. — Я обзвонила все автостанции страны. — Из трубки доносился шум веселой пьянки. Новогодняя ночь. А там, где сейчас сидел Профейн, были лишь старые часы. Да еще дюжина бездомных, ссутулившихся на деревянных лавках в попытке заснуть. В ожидании автобусов дальнего следования — настолько дальнего, что куда там «Грейхаунду» или «Трэйлвэйзу». Он смотрел на них, а слушал ее — не перебивая.

— Приезжай домой, — говорила она — единственный человек, кому он позволял говорить такие слова, не считая внутреннего голоса. Но от последнего он лучше бы отрекся — как от оболтуса и раздолбая — чем стал бы к нему прислушиваться.

— Понимаешь… — пытался он сказать.

— Я вышлю деньги на билеты.

И ведь выслала бы.

Он услышал, как к нему по полу движется глухой, бренчащий звук. Влажная Железа — хмурый и тощий — волочил за собой гитару. Профейн вежливо перебил Рэйчел.

— Тут пришел мой друг Влажная Железа, — сказал он полушепотом. — Он хочет спеть тебе песенку.

Влажный спел ей «Скитания» — старую песню времен Депрессии. Рыбы в море, рыбы в океане, рыжеволосая меня обманет…

У Рэйчел волосы тоже были рыжими, с прожилками преждевременной седины, настолько длинные, что если бы она обхватила их сзади рукой и, подняв над головой, дала свободно упасть вперед, то они полностью скрыли бы ее огромные глаза. Нелепый жест для девушки, чей рост, без каблуков, составлял 4 фута 10 дюймов — по крайней мере, попытайся она этот жест сделать.

Он почувствовал, как его потянуло за невидимую пуповину, и подумал о длинных пальцах, сквозь которые он мог бы — хоть изредка — видеть мельком голубое небо.

Похоже, я никогда не остановлюсь.

— Она хочет тебя, — сказал Влажный. Девушка в окошке «Справочное» нахмурилась. Рябая кожа, широкая кость — деревенская девчонка, в чьих глазах отражается мечта о скалящихся радиаторах «Бьюиков» и танцах по пятничным вечерам в каком-нибудь мотеле.

— Я хочу тебя, — сказала Рэйчел. Он потерся подбородком о трубку, скрежеща трехдневной щетиной. Он подумал о том, что на протяжении всех пятисот миль на север под землей вдоль кабеля сидят черви и слепой народец троллей. Сидят и слушают. Тролли знают много всяких волшебных штучек. Интересно, могут они изменять слова или имитировать голоса?

— Ну что, едешь? — сказала она. Было слышно, как сзади нее кто-то блюет, а зрители истерически смеются. Джазовая пластинка.

Он хотел ответить: "Боже, ведь мы оба как раз этого и хотим". Но вместо этого спросил: