V.

— Это, — объяснил Слэб в ответ на ее вопрос, — мой мятеж против кататонического экспрессионизма; я решил, что этот универсальный символ Куропатка на Груше — заменит крест в западной цивилизации. Помнишь старую рождественскую песню? Это игра слов: французское perdrix, «куропатка», и английское pear tree, «дерево». Тонкость в том, что все здесь одушевлено и, несмотря на это — работает, как машина. Куропатка ест растущие на дереве груши, а ее помет, в свою очередь, подпитывает дерево, и оно растет все выше и выше, день за днем поднимая куропатку и в то же время являясь для нее постоянным источником всяческих благ. Это движение вечно, за исключением одного "но", — он указал на горгулью с острыми клыками в верхней части картины. Острие самого длинного клыка лежало на воображаемой оси, параллельной дереву и проходящей через голову птицы. — С тем же успехом здесь мог бы находиться низко летящий самолет или высоковольтный провод, продолжал Слэб. — В один прекрасный день эта птичка будет нанизана на зубы горгульи, подобно бедному датскому творожнику, уже висящему на телефонном столбе.

— Почему она не может улететь? — спросила Эстер.

— Слишком глупа. Умела летать, да разучилась.

— Я вижу здесь аллегорию, — сказала она.

— Нет, — сказал Слэб. — Это уровень воскресного кроссворда из «Таймс». Липа. Недостойно тебя.

Она прошла к кровати.

— Нет, — почти закричал он.

— Слэб, мне так плохо. У меня болит — вот здесь, — она провела пальцами по животу.

— Я тоже сплю один, — сказал Слэб. — Я не виноват, что Шунмэйкер тебя бросил.

— Разве мы не друзья?

— Нет, — сказал Слэб.

— Как доказать тебе…

— Уйти, — сказал Слэб, — вот и все. Дать мне поспать. В целомудренной армейской койке. Одному. — Он забрался на кровать и лег на живот. Вскоре Эстер ушла, забыв закрыть дверь. Поскольку она не из тех, кто при отказе хлопает дверью.

Руни и Рэйчел сидели у стойки в баре на Второй авеню. В углу орали друг на друга игравшие в кегли ирландец и венгр.

— Куда она ходит вечером? — спросил Руни.

— Паола — странная девушка, — сказала Рэйчел. — Со временем перестаешь задавать ей вопросы, на которые она не хочет отвечать.

— Может, к Свину?

— Нет. Свин живет в «V-бакс» и "Ржавой Ложке". У него при виде Паолы слюнки текут, но он, кажется, напоминает ей о Папаше Ходе. Моряки ухитряются внушать к себе любовь. Она сторонится Свина, и это его убивает, что само по себе — приятное для меня зрелищ.

Это убивает меня, — хотел сказать Винсом. Но промолчал. Еще недавно он бегал к Рэйчел за утешением. В некотором смысле он на это подсел. Руни привлекали ее благоразумие и отчужденность от Команды, ее самодостаточность. Но он не продвинулся ни на шаг к свиданию с Паолой. Возможно, он опасался реакции Рэйчел. Руни начинал подозревать, что она не из тех, кто одобряет сводничество для соседок. Он заказал себе еще «ерша».

— Руни, ты слишком много пьешь, — сказала она. — Я беспокоюсь за тебя.

— Бу-бу-бу. — Он улыбнулся.

II

На следующий вечер Профейн, положив ноги на газовую плиту, сидел в комнате охраны Ассоциации антроисследований и читал авангардный вестерн "Экзистенциальный шериф", который посоветовал ему Свин Бодайн. На другом конце одной из лабораторий, лицом — которое в ночном свете походило на лицо франкенштейновского монстра — к Профейну сидел ЧИФИР — Человек Искусственный с ФИксированной Радиацией.

Его кожа изготовили из ацетат бутирата — пластмассы, прозрачной не только для света, но и для рентгеновских лучей, гамма-излучения и нейтронов. Скелет некогда принадлежал живому человеку. Теперь его дезактивировали, а в вычищенных изнутри длинных костях и позвоночнике разместили дозиметры. Рост ЧИФИРа — пять футов девять дюймов, или пятидесятый процентиль стандарта ВВС. Легкие, гениталии, почки, щитовидная железа, печень, селезенка и другие органы сделали полыми, из той же прозрачной пластмассы, что и телесная оболочка. Их заполняли водными растворами, поглощающими такое же количество радиации, как и представляемые ими ткани.