V.

Улица Тесная по прозвищу Кишка, как и Кингсвэй, кишела людьми, чего нельзя сказать о фонарях. Первым из знакомых они встретили вылетевшего из дверей "Четырех тузов" красномордого шлюпочного старшину Лемана, на котором не доставало бескозырки. Он был сильно пьян, поэтому Папаша с Клайдом нырнули за кадку с пальмой перед входом посмотреть, что будет дальше. Леман конечно же согнулся под углом 90o и принялся рыться в сточной канаве. — Камень, — прошептал Клайд. — Он всегда хватается за камень. Старшина нашел камень и замахнулся, дабы нанести удар по окну "Четырех тузов". Американская Кавалерия в лице некого ТурнЕра, судового парикмахера, выскочила через те же двери и перехватила занесенную руку. Они повалились в пыль и сцепились в борцовской схватке. Проходившие мимо британские пехотинцы на миг задержались, с любопытством посмотрели на них и рассмеялись, чувствуя себя немного неловко.

— Смотри, — сказал Папаша, которого потянуло на философию. — Живем в богатейшей стране, но, в отличие от лайми, так и не научились устраивать отвальные.

— Но для нас это не отвальная, — возразил Клайд.

— Кто знает? В Венгрии и Польше — революции, в Египте — война. — Пауза. — А Джейн Мэнсфилд собралась замуж.

— Этого не может быть! Просто не может. Джейн обещала дождаться.

Они зашли в "Четыре туза". Было еще рано, и никто не бузил, кроме парочки слабаков вроде Лемана. Сели за столик. — "Гиннес-стаут", — сказал Папаша, и эти слова оглушили Клайда ностальгическим обухом. Ему захотелось спросить: "Что бы тебе, Папаша, не остаться на «Эшафоте», ведь сейчас уже не старые деньки? По мне лучше скучать в увольнении, чем провести его с человеком, который постоянно страдает, ведь всякий раз начинаешь сострадать."

Пиво принесла новенькая официантка — по крайней мере, с последнего похода Клайд ее не запомнил. Но та, что танцевала джиттербаг с одним из помощников Папаши в другом конце зала, была здесь и тогда. И хотя Паола работала в «Метро» — баре на той же улице, эта девушка — кажется, Элиза? знала от других официанток, что Папаша женат на одной из них. Только бы Клайд смог помешать ему пойти в «Метрополь»! Только бы Элиза их не засекла!

Но музыка кончилась, и она подошла. Клайд сосредоточился на пиве. Папаша улыбнулся.

— Как жена? — спросила, разумеется, Элиза.

— Надеюсь, хорошо.

Элиза, благослови Господи ее душу, сменила тему. — Хочешь потанцевать? Никто еще не побил твой рекорд. Двадцать два танца подряд.

Папаша проворно вскочил на ноги. — Что ж, поставим новый!

Отлично, — думал Клайд, — отлично! — Через некоторое время появился ни кто иной, как младший лейтенант Джонни Контанго в гражданском — помощник по борьбе за живучесть на «Эшафоте».

— Джонни, когда починят винт?

Джонни, в прошлом простого матроса, послали на офицерские курсы, и он, встав впоследствии перед дилеммой — гонять своих бывших корефанов или послать к черту каюткомпанию, — выбрал последнее. Возможно, Джонни зашел потом слишком далеко, по крайней мере, он никак не мог поладить с уставом угнал мотоцикл в Барселоне и еще ни с того, ни с сего устроил массовое ночное купание у военного пирса в Пирее. Ему удалось избежать трибунала возможно, из-за любви капитана Лича к неисправимым.

— Да я и так уже ночами не сплю из-за этого винта, — сказал Джонни Контанго. — Я только что смылся с душной вечеринки в Британском офицерском клубе. Знаете последнюю шутку? "Выпьем еще по одной, дружище, пока не стали врагами!"

— Не понимаю, — сказал Жирный Клайд.

— Америка проголосовала в Совете безопасности по поводу Суэца — мы вместе с Россией против Англии и Франции.

— Папаша говорит, что лайми собираются нас похитить.

— Не знаю, не знаю:

— Что с винтом?

— Пей, Жирный, свое пиво. — Джонни Контанго чувствовал себя виноватым за изуродованный винт отнюдь не в смысле мировой политики. Это — его личная вина, и она, по подозрениям Клайда, волновала Джонни сильнее, чем могло показаться на первый взгляд. Он стоял на вахте, когда «Эшафот» в Мессинском проливе на что-то напоролся — вероятно, на топляк или бочку. Радарная команда была поглощена слежением за шедшей тем же курсом ночной рыболовецкой флотилией и проглядела это «что-то» — если оно вообще возвышалось над поверхностью. Сюда их привели курс, дрейф и чистая случайность — привели чинить винт. Бог знает, какая сила подбросила Средиземное море на пути Джонни. В рапорте это обозначилось "враждебной морской фауной"; с тех пор немало проклятий обрушилось на голову загадочной винтоядной рыбы, но Джонни по-прежнему чувствовал себя виноватым. ВМС скорее обвинят фауну, предпочтительно — человека, еще лучше — человека с личным номером, чем припишут все чистой случайности. Рыба? Русалка? Сцилла? Харибда? Что? Кто знает, сколько женщин-чудовищ ютится в Средиземное море?

— Блю-э-э!

— Пингез. Могу поспорить, — сказал Джонни, не оборачиваясь.

— Да, прямо на фланку. — Возникший, как из-под земли, хозяин заведения со свирепым видом стоял над помощником стюарта Пингезом, тщетно вопя: "Патруль, патруль!". Пингез сидел на полу, сотрясаясь от сухих спазмов.